Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

В самый последний момент Габиний замешкался. Для того чтобы покинуть свою провинцию или ввязаться в войну, проконсул должен был получить разрешение сената, и Габиний вполне справедливо полагал, что сенаторы не простят его за нападение на Египет. В то же время этот поход сулил весьма неплохие перспективы. Авлет обещал ему, что, как только займет трон, заплатит 1 тысячу талантов. В итоге Габиний не смог противостоять соблазну и отдал своим солдатам приказ выступать. Передовой отряд возглавил командовавший конницей Марк Антоний, сам Габиний двигался вслед за ним во главе пехоты, а Авлет неторопливо ехал в конце.

Пелусий пал, Александрия сдалась, и в 55 г. до н. э. Авлет снова вошел в столицу. Он не помиловал ни Беренику, ни ее мужа, встретивших смерть в тюрьме. Так закончилось столь многообещающее поначалу правление царицы. Запуганные солдатами Габиния, которому в основном служили лютые галлы и германцы, жители Александрии не оказали сопротивления и даже палец о палец не ударили, чтобы спасти своих царя и царицу. «Всегда готовые проявить мужество и высказывать свои мысли, – язвительно писал Дион Кассий, – во время войны с ее ужасами александрийцы совершенно бесполезны». Их поведение на протяжении всего эллинистического периода, несомненно, подтверждает справедливость этих слов.

Оставив в Александрии Луция Лициния и два легиона, которые должны были защищать царя от его подданных, приведенный в замешательство новостью о том, что по Риму носятся слухи о его смелой выходке, Габиний вернулся в Сирию. Ехать проконсулу пришлось с пустыми руками, ибо Авлет так и не заплатил ему обещанных денег, попросив отсрочку, на которую Габиний неохотно согласился, решив, что будет лучше, если он останется в хороших отношениях со своим должником, тем более что последний вполне мог добыть необходимую сумму из александрийской казны. Большую угрозу для себя Габиний видел в своих собратьях римлянах. Он сумел отвести от себя обвинение в измене, но был признан виновным в получении взяток и оштрафован на 10 тысяч талантов, несмотря на заверения Авлета о том, что Габиний ничего не получил от него за свою помощь.

Уверенные в своей добродетели сенаторы облизали губы и стали искать новую жертву. Они понимали, что не сумеют бросить тень на Помпея и Красса, даже несмотря на то, что те не смогли избежать участия в скандале, – слишком могущественными были эти двое. Более легкой добычей оказался Рабирий Постум, ссужавший деньги Авлету, когда тот находился в Италии. Но добраться до него тоже оказалось непросто – Постум отправился в Александрию в надежде вернуть свои деньги, и разочарованным сенаторам пришлось оставить его в покое.

Кстати, Постум, несмотря на все свои старания и тяготы, связанные с путешествием, почти ничего не получил. Поклявшись, что у него нет средств, чтобы заплатить по долгам, Авлет предложил Рабирию в качестве компенсации должность диойкета, и римлянин быстро понял, что может вернуть потраченное за счет жителей Египта. Он рьяно взялся за дело, но оказался слишком жадным. Непосильные поборы вызвали недовольство, и Авлет, обрадованный тем, что нашелся такой замечательный повод избавиться от Рабирия, приказал бросить его в тюрьму. Царь с удовольствием казнил бы своего беспокойного кредитора, ведь мертвым не свойственно болтать, но опасался, что римляне призовут его к ответу за это преступление. Поэтому Авлет избавился от Рабирия более изящно. Он приказал оставить заднюю дверь тюрьмы открытой, и совершенно голый Рабирий, постоянно опасавшийся за свою жизнь, потащился обратно в Италию.

Там он, как и Габиний до этого, предстал перед судом. Он был обвинен в том, что занял оплачиваемую должность в Египте без разрешения сената. Римляне были довольны назначенным наказанием – по их мнению, перебежчик не заслуживал милосердия. Однако благодаря вмешательству Помпея Габиний сумел избежать кары, и это вызвало настоящий шок у Цицерона. «Ты скажешь: «А как ты переносишь это?» Клянусь тебе, прекрасно… – писал он своему другу Аттику, а затем добавил: – Мы утратили… не только сок и кровь, но также цвет и вид прежнего государства» [69].

Более мелкие кредиторы Авлета, наученные горьким опытом Габиния и Рабирия, не стали настаивать на возврате своих денег, и бесчестный царь Египта быстро забыл о них. Этот плохой правитель и непорядочный человек умер, как и жил, – он так и не исправился, и о нем никто не плакал. Так или иначе, в последние годы жизни он пытался вычеркнуть из истории свои преступления и безрассудства, повелев жрецам увековечить на стенах храмов свое имя и хронику правления.

На острове Филэ поспешили исполнить этот приказ и вырезать на одном из множества храмовых пилонов рельеф, на котором этот представитель династии Птолемеев находится под защитой богов и убивает своих противников. Данная картина была полностью вымышленной, ибо Авлет ни разу за свою жизнь не взял в руки оружие под влиянием гнева.

Только в самом конце жизни царь задумался о будущем своих пятерых детей. Их перспективы не выглядели мрачными только в одном случае – если Республика сумеет обеспечить переход власти, и Авлет решил обратиться с этой просьбой к римскому народу. Лежа на смертном одре, он продиктовал завещание, сохранность которого попросил обеспечить сенаторов. Умирающий правитель четко выразил свою волю: после его смерти Египтом должны были совместно править его дочь Клеопатра, седьмая из представительниц династии Птолемеев, носивших это имя, и сын Птолемей, которым следовало стать супругами. Римских сенаторов Авлет просил благословить будущий союз. Эти слова стали для него последними – Птолемей Авлет умер в 51 г. до н. э.

На трон воссела Клеопатра, седьмая представительница династии Птолемеев, носившая это имя. Это была властная девушка восемнадцати или девятнадцати лет от роду, не терпевшая, когда ей дают советы или противоречат. Вся ее жизнь – готовый сюжет для любовного романа, а царствование было полно приключений. И хотя она не была ни достойной царицей, ни благочестивой женщиной, эти недостатки были вызваны не только ее безрассудством, но и обстоятельствами, сложившимися в тот период. Интерес потомков к личности Клеопатры частично обусловлен ее драматичными отношениями с двумя выдающимися римлянами, а отчасти – тем, что сначала Плутарх, а после него Шекспир решили увековечить память о ней.

Ее внешность и личные качества в источниках почти не описываются. Плутарх отмечает ее образованность и способность к языкам, Кассий – ее «потрясающую красоту». Но мы не знаем, насколько глубокими были ее знания и то, какой она была – высокой или миниатюрной, темноволосой или белокурой. До нашего времени не сохранилось ни одного достоверного изображения этой царицы [70], но, взглянув на изображения на монетах того периода, мы можем предположить, что, восхваляя красоту Клеопатры, Дион несколько преувеличивал. Верхняя часть лица изображенной на них женщины выглядит привлекательной, но нижняя, с чувственными губами и выступающим волевым подбородком, заставляет усомниться в ее красоте. Как бы то ни было, она, очевидно, была весьма привлекательной и интересной женщиной. В противном случае Клеопатра просто не смогла бы завоевать любовь двух таких непостоянных мужчин, как Юлий Цезарь и Марк Антоний, и удержать их.