Персиваль Элгуд - Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э.

Затем Клеопатра вела своего спутника в Зефирий, расположенный в верхней точке мыса. Там, у самого моря, стояло святилище, построенное флотоводцем Каллимахом за два столетия до этого в честь второй Арсинои, сестры и жены Птолемея Филадельфа, отождествленной с греческой богиней Афродитой. Храм пользовался большой популярностью среди александрийских женщин – молодые девушки по меньшей мере раз в год отправлялись в путь, чтобы посетить его. Многие из них оставляли на алтаре Арсинои различные подношения. Одна впечатлительная девушка по имени Селена оставила там наутилуса [83], и этот дар был воспет Каллимахом:

Оттуда пара отправлялась к величественному храму Сераписа, отождествленного греками с богом целительства Асклепием. Судя по сохранившимся до нашего времени надписям, считалось, что, проведя в нем ночь, человек исцелялся от всех болезней. Наиболее щедрые «пациенты» оставляли в храме подношения в знак благодарности божеству. Так поступила и Каллистион, дочь Клития, подарив храму «двадцатифитильный светильник», также удостоившийся упоминания в сочинении Каллимаха. Обращаясь к тем, кто посетит храм в будущем, поэт написал:

В другие дни Клеопатра устраивала поездку к озеру Мареотис, на живописном берегу которого, окаймленном зарослями папируса и нежными кувшинками с чашевидными листьями, царица устраивала пикники. Гости высаживались на одном из многочисленных островов, возвышавшихся над поверхностью озера, где они могли болтать часами, или заводили лодку в прибрежные заросли и дремали там до тех пор, пока солнце не начинало клониться к закату, предупреждая их о том, что пора выбираться на берег.

Затем Клеопатра повелевала возвращаться во дворец, а слегка пьяный Антоний вскакивал на ноги, требовал принести ему носилки и приказывал рабам доставить его на «веселую улицу» – в пользовавшуюся дурной славой часть города, где во множестве встречались харчевни, питейные заведения и бордели. За ним следовали другие гости, с которыми он пил до наступления следующего дня. Подобные вечеринки оказывались очень шумными: хозяева и гости в один голос проклинали слуг и поваров и нещадно колотили несчастных прислуживавших им рабов.

Трудно поверить, что Клеопатра участвовала в этих ночных пиршествах. Во-первых, у нее были дети от Антония, во-вторых, они не забавляли ее. Разгульная жизнь никогда не была главным пороком этой женщины, имевшей (как проклятие или как благословение) мужское честолюбие. Антонию Александрия казалась маленьким раем. Он чувствовал себя богом, и его соратники поощряли эту веру, воздвигая статуи в его честь. Некий Афродитий, гордо называвший себя «пара-ситом» («нахлебником»), посвятил подобный памятник «Антонию Великому, неподражаемому, своему богу и благодетелю». Только новость о том, что парфянская армия во главе с Лабиеном, римским отступником, продвинулась в Сирию, вынудила его покинуть этот приятный город.

Ситуация оказалась более опасной, чем полагал Антоний: на подходе к Тиру он узнал, что Лабиен приближается к побережью, и торопливо отплыл в Эфес. Там его ждали письма, содержавшие неприятные известия. Его брат Люций, оставшийся в Италии и подстрекаемый Фульвией, бросил вызов Октавиану, потерпел неудачу и вынужден был сдаться. Это уже было плохо: еще хуже оказались новости о том, что Фульвия, спасаясь вместе с их с Антонием общими детьми от гнева Октавиана, прибыла в Афины, где ожидала того, что он присоединится к ней.

Антоний отправился в Грецию, будучи не в духе. Сам он пока не ссорился с Октавианом и не был намерен конфликтовать с ним, чтобы угодить жене или брату. Он презрительно относился к Фульвии, подозревая, что причиной всех этих несчастий стала именно она. Догадка была, вероятно, точна. В Риме много сплетничали о его связи с Клеопатрой, а Фульвия была не из числа женщин, способных простить скандал. В Афины пришли и другие вести. Как сообщалось, Октавиан играл нечестно, выдворяя приверженцев Антония из Италии, прощая врагов Цезаря, интригуя с Секстом Помпеем, общим врагом триумвирата. Разгневанная Фульвия призвала мужа потребовать объяснений.

В итоге Антоний отплыл осенью 40 г. до н. э. в Брундизий, чтобы захватить его, а Октавиан поспешил ему навстречу. Оба завидовали и злились друг на друга, и, казалось, только сражение может разрешить ситуацию. Но солдаты возмутились, и, отбросив свою враждебность, два главных героя разделили территорию державы заново. Теперь граница проходила по Иллирии. Антонию отошли все земли к востоку от нее, Октавиану – к западу, в то время как Лепид остался в Африке. Между тем, пока Секст Помпей был вооружен, Италия находилась в опасности вторжения, а существование триумвирата – под угрозой, и Октавиан обратился к Антонию за помощью. Последний не стремился предоставлять ее и даже подумывал позволить своему «коллеге» принять главный удар Секста Помпея на себя, когда пришла весть, что Фульвия мертва. Октавиан тут же предложил Антонию жениться на своей сводной сестре Октавии, отметив, что это скрепит триумвират и в то же время обеспечит вдовца женой, а молодую вдову – мужем. Однако, пока беспокойный Секст блокировал итальянское побережье, речи о мире быть не могло, и Октавиан предложил врагу сделку, обещая Сексту бесспорную власть над Сицилией в обмен на мир. Находившийся в Путеоли Секст неохотно согласился на переговоры.

Переговоры затянулись, и прежде чем Антоний и его невеста смогли покинуть Рим и отплыть в Грецию, прошло двенадцать месяцев. Октавия была образованной и красивой молодой женщиной, без сомнения, удачной партией после взрывной Фульвии, уже достигшей среднего возраста. В Афинах новобрачные счастливо провели зиму 39/38 г. до н. э. Вначале они жили скромно. Октавия совершенствовала свой греческий, Антоний реорганизовал свои владения в Азии, собирал новобранцев и создавал новый флот. На практике реорганизация в Азии ограничилась перепланировкой территории и заменой правивших династий новыми. Но Антоний сумел настолько увеличить свои военные и военно-морские ресурсы, что весной у него было 24 легиона и 300 военных кораблей.

Параллельно римлянин изображал интерес к образованию, заявлял о своей любви к культуре. В частности, он принял должность гимнасиарха, покровительствовал всем школам философии. Афиняне были польщены, а Антоний пользовался достаточно большой популярностью, пока не объявил о своем желании называться новым Дионисом, мотивируя это тем, что так его называют жители Азии. Афиняне вопросительно изогнули бровь. «Серьезен ли Антоний в этом стремлении? – спрашивал один гражданин другого. – Неужели он ожидает, что образованная Греция будет следовать примеру варварской Азии?» Но Антоний не слышал вопроса: до наступления лета он выступил в поход, чтобы помочь своему легату Вентидию у Геллеспонта. Какое-то время у Вентидия все шло хорошо. Он победил Лабиена и его парфянскую армию и выдвинулся, чтобы раздавить союзника Лабиена Антиоха Коммагенского. Но в Самосате он встретил отпор, и Антонию пришлось прийти на помощь. Город был хорошо укреплен, и осада затянулась, пока Антоний, отчаявшись добиться успеха, не позволил его жителям откупиться от себя суммой в 300 талантов.