Алекс Громов - Арктика в Великой Отечественной Войне

Только в ночь на 8 июля 1941 года, после отхода 122-й стрелковой дивизии на юго-восток в направлении Лампела, немцы сумели войти в Саллу, но вскоре их дальнейшее наступление захлебнулось.

В первые же сутки после начала Великой Отечественной войны стало ясно, что главный удар немецкие войска наносят на Западном и Юго-Западном стратегических направлениях, а на советскую Арктику приходится один из вспомогательных ударов. Гитлеровцы не ожидали здесь сопротивления и рассчитывали на скорый успех. Советские солдаты вспоминали, что немцы вели себя демонстративно по-хозяйски, например, на глазах у красноармейцев ходили за водой. Однако уже спустя несколько дней враг дорого заплатил за иллюзорные надежды на быструю победу.

Блицкриг в Заполярье провалился. Одна из причин заключалась в том, что у вермахта не было здесь эффекта внезапности, так как немецкое наступление в Заполярье началось через несколько дней после нападения на других участках советской границы.

Немцы настолько были уверены, что им удастся осенью 1941 года взять Мурманск, что даже заранее отпечатали специальные приглашения на банкет по поводу своей победы. Он должен был состояться в мурманской гостинице «Арктика». Эти приглашения были найдены у убитых немцев, безуспешно пытавшихся захватить город.

Головко так описывал события второго дня войны: «Батареи, установленные на полуостровах Рыбачьем и Среднем, вчера произвели первый обстрел вражеского конвоя — транспорта и сторожевого катера под немецко-фашистским флагом, выходивших из Петсамо. В основном вела обстрел батарея П. Ф. Космачёва. Финляндия официально еще не воюет, но ее суда используются гитлеровцами для своих перевозок.

Около шестнадцати часов получена директива, повторяющая предыдущие указания: против Финляндии боевых действий пока не вести. Ясно, что наше правительство хочет удержать Финляндию от войны. Не поздно ли? Данные разведки подтверждают — Финляндия закончила мобилизацию и вот-вот начнет действовать вместе с немецко-фашистскими войсками против нас» [53] Головко А. Г., 1979. .

На следующие сутки продолжилась эвакуация семей военнослужащих, первыми вывозили тех, кто был в расположении армейских частей на Рыбачьем и Среднем. К счастью, многие из детей в это время, как обычно, отдыхали на юге и поэтому были вне опасности — немецкие самолеты бомбили не только Полярный и другие селения и базы, но преследовали буксиры и катера. Это не осталось для неприятеля безнаказанным: 25 июня старший лейтенант Б. Ф. Сафонов сбил немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111» — один из тех, которые бомбили Полярный и Ваенгу. Вражеский самолет, ударившись о воду, разломился, а его экипаж погиб. Подошедший советский крейсер подобрал плававшие на поверхности резиновую шлюпку, навигационные бомбочки, парашюты, погнутые от удара о воду пулеметы.

После этого случая командующий Северным флотом распорядился снабдить резиновыми шлюпками и аварийными радиостанциями все советские самолеты с колесными шасси, летающие над морем. В дальнейшем это спасло жизнь многим советским летчикам, сбитым в небе Заполярья.

Одним из летчиков-героев, сражавшихся в Заполярье, был Захар Артёмович Сорокин. Призванный в 1937 году в Красную армию, он окончил Ейское военно-морское авиационное училище. Через несколько дней после нападения Германии был переведен на Северный флот, служил в полку Б. Ф. Сафонова. Сбил четыре вражеских самолета, 17 сентября 1941 года был награжден орденом Красного Знамени.

25 октября 1941 года Захар Сорокин вместе с летчиком Дмитрием Соколовым вступил в бой с четырьмя «Мессершмиттами-110». Один немецкий самолет Сорокин сбил очередью, другой, когда кончились боеприпасы, протаранил, отрубив ему хвост. Самолет самого Сорокина был также поврежден, и он посадил его на лед небольшого замерзшего озера. Вдруг к самолету с лаем ринулся огромный дог, и летчик вспомнил рассказы о том, немцы брали с собой в полет служебных собак. Пристрелив собаку, раненый Сорокин вылез из кабины и увидел подбитый им «Мессершмитт-110». Немецкий летчик начал стрелять, Сорокин прицелился и выстрелил, враг упал и больше не двигался. Тут в Сорокина с криками «Русс, сдавайс! Русс, не уйдешь!» стал стрелять второй немец. Началась рукопашная — немец ударил Сорокина финкой по лицу, но наш летчик сумел убить врага. Теперь нужно было двигаться к своим по ледяной пустыне.

Превозмогая боль, спотыкаясь и падая, ползком, пристрелив волка, который пошел за ним, Сорокин преодолел около 70 км по тундре. Через шесть дней его увидели североморцы и сразу отправили в госпиталь — ноги были отморожены. В госпитале Захара Сорокина навестили командир Борис Сафонов и командующий Северным флотом вице-адмирал А. Г. Головко, который сказал, что флот гордится его подвигом.

Дальнейшие события летчик описывал так: «Я был готов на все. Лишь бы летать! Лишь бы вернуться в строй!

Потянулись бесконечные дни и ночи. Я потерял аппетит, хотя есть теперь уже было и не больно, нервничал, плохо спал.

Тревожное настроение несколько рассеивалось, когда ко мне в палату приходили другие раненые. Каждый раз я задавал им один и тот же вопрос:

— Ребята! Как по-вашему, буду я еще летать?

— Конечно будешь, — успокаивали они…

Мне так хотелось верить в это, что невольно думалось: „Может, действительно все обойдется? Бывает же так“.

Но беда пришла. Случайно я услышал разговор моего лечащего врача майора Ласкина с главным хирургом Северного флота профессором Араповым.

— Ступни Сорокину, очевидно, придется ампутировать, — огорченно сказал Ласкин.

— Не дам! — закричал я в отчаянии и заметался на койке. — Что хотите делайте, не дам!

Лечащий врач начал успокаивать меня.

Стыдно было своей несдержанности, но говорить с врачом спокойно все-таки не мог. Я верил, что он сделал все, чтобы сохранить мне ноги. Верил, но…

В палату вошел профессор Арапов.

— Соглашайтесь, Сорокин, на операцию, — по-отечески мягко сказал профессор. — И чем скорее, тем лучше. Сейчас отрежем совсем немного. Через неделю придется отнимать по колено, а может быть, и выше.

— А как же я летать буду?

Арапов посмотрел куда-то мимо меня в угол палаты.

— Разве вам обязательно нужно летать? В жизни столько дорог, путей…

— Но я — летчик!

— Голубчик, — еще мягче сказал профессор, — разве я не хочу, чтобы вы летали? Ничего еще не потеряно. Все зависит от вас.

Говорить не было сил. Я молча кивнул головой в знак согласия. Кажется, все — отлетался!

В морозное декабрьское утро 1941 года катер доставил меня в Губу Грязную. Два месяца пролежал я в госпитале Полярного. Теперь меня отправляли в тыл для дальнейшего лечения. Сколько еще времени придется провести на госпитальной койке?