Эрих Керн - Измена Германии. Шпионы и саботажники против собственного отечества

Ганс Остер

Его личный друг и соучастник по заговору Фабиан фон Шлабрендорф открыто признал в первом издании своей книги «Офицеры против Гитлера», вышедшей в Цюрихе в 1946 году:

«Помешать этому успеху Гитлера при любых обстоятельствах и всеми средствами, даже за счет тяжелого поражения Третьего Рейха, было нашим самым срочным заданием».

Фабиан фон Шлабрендорф не был мелочен в выборе средств. В уже процитированном произведении он без угрызений совести сообщает о части его собственной деятельности:

«Я сам незадолго до начала войны поехал в Англию. Там я посетил лорда Ллойда, к которому у меня был доступ благодаря заново созданной нашей группой связи. Я смог сообщить ему, что война уже на пороге и должна начаться нападением на Польшу, какие бы предложения посредничества ни делались. Далее я смог сказать ему, что английские усилия вокруг России провалятся, так как предстоит заключение договора между Гитлером и Сталиным. Гитлер хотел гарантировать свой тыл этим договором.

Лорд Ллойд просил меня позволить ему передать оба эти сообщения лорду Галифаксу, тогдашнему английскому министру иностранных дел. У меня не было возражений. В то же время у меня была дискуссия похожего содержания с Уинстоном Черчиллем. Эта беседа проходила в сельском поместье Черчилля. Когда я начал свои объяснения с фразы: „Я — не нацист, а хороший патриот“, Черчилль улыбнулся на все свое широкое лицо и сказал: „Я тоже“».

Фабиан фон Шлабрендорф

Мировоззренческие противоречия, как и религиозная вражда, разрешались с фанатизмом, который часто переходил границу, очень отчетливо проходящую между государственной изменой и изменой родине. Маргрет Бовери в своем интересном произведении «Предательство в двадцатом веке» старается осветить эту мрачную главу нашего времени в абзаце, который она называет «Измена как ежедневное понятие нашей жизни».

Она пишет:

«Носителем измены раньше был отдельный человек. Сегодня отдельный человек не исключен, но наряду с ним, против него, за ним стоит группа: „пятая колонна“, управляемое по радио сообщество ячеек или подпольная борьба».

Этот анализ проблематичен. Целевая установка враждебного в мировоззренческом отношении убеждения офицера никогда не освобождает его от его военной присяги, до тех пор, пока носитель присяги жив. И уж тем более никакие убеждения не освобождают его от верности присяги, если из-за его действий отечеству наносится вред, а жизни его товарищей оказываются под угрозой. К этому в случае Остера добавляется и то, что в тот временной период, на который приходится его измена, у маленькой группы противников Гитлера и его движения еще не было узнаваемой политической программы, а какого-то мировоззренческого принципа у нее вообще еще не было. Существовало лишь эмоциональное неприятие. Духовная основа, на которой стоял Ганс Остер, в те дни, когда он стал предателем, была очень слабой.

Когда четыре года спустя он был арестован в связи с покушением на Гитлера 20 июля 1944 года, он попытался определить духовную ситуацию этой маленькой клики кадровых офицеров, к которой он принадлежал по своему сословию. В приложении 1 текущего отчета о кружке людей 20 июля, который составил обергруппенфюрер и генерал полиции Эрнст Кальтенбруннер в качестве руководителя полиции безопасности, с датой 25 августа 1944 и номером B.Nr. 57536/44g.Rs. (h), говорится:

Остер заявил тем, кто его допрашивал: «Мы в свое время из больше еще детской страсти к солдатскому духу в монархии стали офицерами. То, что эта форма государственного правления однажды может рухнуть, для нас не было вообразимо. Для нас не существовало политики. Мы носили мундиры короля, и этого нам хватало. Читать в офицерской столовой „Берлинскую ежедневную газету“ или „Франкфуртскую газету“ было предосудительно… Как удар молотом по голове подействовало на нас крушение 1918 года, превращение монархии Вильгельма II в хрупкое партийное государство. При воспитании в армии из 100 000 человек в нас в решающие годы нашего развития воспитали аполитичных солдат и научили повиноваться главе этого государства… Мы все были проникнуты сознанием того, что этот путь был единственно возможным в тогдашней политической ситуации, что только он мог бы привести к цели, это значит, к снова дисциплинированным и хорошим войскам, которые стали основой и предпосылкой для более позднего развития нашего нынешнего Вермахта. У слов „партия“ и „политизирование“ было для нас плохое звучание».

«Возвращение к сильной национальной политике, перевооружение, внедрение всеобщей воинской повинности значили для офицера возвращение к более ранним традициям». В то время как солдат в эпоху системы (т. е. Веймарской республики — прим. перев.) только по долгу службы выполнял свои задачи, он также от всей души приветствовал эти пункты национал-социалистических работ по строительству новой жизни.

В годы после 1933 и еще сегодня, так говорил Остер, в определенных кругах офицерского корпуса царит полное непонимание национал-социализма как охватывающего всю жизнь мировоззрения «Мы не родились в политическом движении, мы — не фанатичные политические борцы за власть какой-то партии в государстве, нас этому не учили. Мы в своей массе не маршировали в ноябре 1923 года к Залу полководцев, но зато мне пришлось воинские части, бригаду Рейхсвера, которые перебежали к Каппу, распустить по приказу моего генерала»

У полковника Ганса Остера уже на основании занимаемой им должности была связь с многочисленными военными атташе аккредитованных в Берлине посольств. И к самым важным заданиям военного атташе в чужой стране относится иметь «зоркие глаза и чуткие уши» к военным учреждениям. Для выполнения своих задач ему требуется много умения, и еще ему должна помогать удача. Так как если усилия по получению информации срываются, его как «persona non grata» высылают из страны.

Полковнику Гейсбертусу Якобусу Сасу, который служил в голландском посольстве в Берлине в должности военного атташе, удача очень помогала. Он сдружился с полковником Гансом Остером так, что тот, наконец, полностью доверял ему. Теперь Сас узнавал от Остера практически все, о чем того информировали как руководителя Отдела Z Абвера. Остер был таким образом самым важным осведомителем голландского военного атташе. Самое таинственное в этой мрачной афере состоит в том, что ни командование Вермахта, ни имперское правительство никогда не узнали об этой гигантской измене.