Гай Аноним - Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков [оптимизированный вариант]

В 1953 году Григулевич окончательно возвращается в СССР и после выведения за штат по возрасту начинает заниматься наукой. Основные направления — Латинская Америка, история католической церкви и этнография.

И. Р. Григулевич, «советский Джеймс Бонд» и автор «Истории инквизиции». Фото 1970-х годов.

Фундаментальный труд Григулевича «История инквизиции (XIII–XX вв.)» был опубликован в издательстве АН СССР в 1970 году и стал апофеозом черной легенды. Как убежденный коммунист и материалист, автор не мог рассматривать тему с других точек зрения, кроме марксистско-ленинского исторического подхода, подразумевавшего обязательные отсылки к классовой борьбе и смене экономических формаций. Григулевич был образованным человеком, достаточно изучавшим документы как в Западной Европе, так и в Южной Америке, но отойти от основополагающих идеологических штампов не мог — если угодно, это тоже выглядело бы ересью.

Поэтому в его «Истории инквизиции» мы наблюдаем традиционную череду ужасов: желчные церковники, обслуживающие интересы эксплуататорского класса феодалов, не только громят прогрессивные идеи, но и руководствуются в своей деятельности самыми низменными мотивами, а именно алчностью и сребролюбием. Григулевич делает упор на грех стяжательства, обуявший Sanctum Officium и пропитавший это учреждение от самых верхов до распоследних монахов, проводящих процессы в каких-нибудь замшелых медвежьих углах вроде Ливонии.

Приведем пример слога И. Григулевича (выдержка из гл. 1. «От Адама и Евы»):

«…В период разложения феодального строя „священные“ трибуналы, как отметил К. Маркс в отношении испанской инквизиции, становятся в руках абсолютистской власти мощным инструментом подавления ее противников. С начала XVI в. Испания и Португалия используют инквизицию в целях колониального порабощения народов Америки и Азии, в период Возрождения инквизиция ведет борьбу против гуманистического и рационалистического мировоззрения; в XVIII в. она объявляет войну просветителям и философам-материалистам, а в XIX в. — патриотам, выступающим за независимость колоний, борцам за объединение Италии, за демократические реформы в Испании; папская же конгрегация инквизиции выступает против зарождающегося рабочего движения, социализма; предает анафеме революцию 1848 г. и Парижскую коммуну; наконец в XX в. ее главный враг — коммунизм, Советский Союз, страны социалистического лагеря».

Поскольку марксистская концепция истории основывается на взаимодействии экономических процессов, являющихся движущей силой развития общества, Григулевич применил эту схему и к инквизиции — по его разумению, основой деятельности церковного суда была экономическая заинтересованность в исходах разбирательств. То есть целью являлась конфискация собственности в пользу Церкви или феодала, реквизиция денег, недвижимости, земель и прочего имущества. Все разговоры о спасении души, борьбе с ересями, искоренением колдовства и так далее являлись лишь прикрытием стремления к обогащению.

Что и говорить, теория весьма однобокая. В целом, даже сейчас марксистская материалистически-диалектическая доктрина никем всерьез не опровергнута и экономика действительно имеет решающее влияние на политические и исторические процессы, но столь узкий сегмент общественного бытия, как церковный суд, не мог оказать сколь-нибудь заметного воздействия на экономику всей Европы. В процентном соотношении к численности населения инквизиторов было исчезающе мало — тысячные доли процента, и всерьез оказать влияние на экономическое взаимодействие они попросту не могли.

Более того, в судах Sanctum Officium наблюдалась определенная нехватка рабочих рук — трибуналы действовали отнюдь не постоянно, а созывались по мере необходимости, иногда спустя несколько лет после выявленных преступлений. В некоторых областях Европы собственной инквизиции вообще не было, и в случае появления угрозы ереси приходилось вызывать судей и следователей из крупных диоцезий, а то и из Рима или Авиньона, когда папский престол был перенесен в этот город…

Бесспорно, конфискация имущества еретика или вероотступника входила в юрисдикцию Sanctum Officium и применялась почти повсеместно. Широкой общественности по кинематографу и художественной литературе хотя бы в общих чертах известны два «экономически обоснованных» инквизиционных процесса — дело рыцарей-тамплиеров, продолжавшееся с 1307 по 1314 годы, и обвинение соратника Жанны д’Арк, маршала Франции Жиля де Ре в колдовстве, магических практиках, содомии, похищениях, многих убийствах и прочей неприглядной уголовщине в 1440 году. Материальная заинтересованность стороны обвинения в обоих случаях, без всяких сомнений, прослеживается, но спрашивается, при чем тут инквизиция?

А вот при чем.

Разгром Ордена Храма был спровоцирован королем Франции Филиппом IV Красивым с, казалось бы, очевидной целью: тамплиеры владели во Франции множеством замков и земель, активно занимались банковской деятельностью, а его величество Филипп, король с немалой авантюрной жилкой, вечно сидел без денег.

Возникла здравая мысль: уничтожить обленившихся и разжиревших храмовников, ни в грош не ставивших персону короля, который вдобавок им немало задолжал. Если называть вещи своими именами, был задуман рейдерский захват ордена с использованием силовых государственных институтов. Такова общепринятая версия — инквизиция и римский папа Климент, находившийся в определенной зависимости от монарха Франции, были лишь инструментом для проведения полицейской операции против якобы ни в чем не повинных храмовников.

Сохранились документы Sanctum Officium, красочно повествующие о бесовских обрядах тамплиеров? Так кто ж им поверит — признания вырваны под пытками, а значит, доверять бумагам не имеет никакого смысла.

Тут имеется одна неприметная, но очень важная деталь. Собственно, Священный трибунал после процесса над тамплиерами не получил из наследия ордена ровным счетом ничего, за исключением мизерных судебных издержек. Король тоже был разочарован: добыча, прямая и косвенная, составила меньше миллиона ливров, из которых часть была долгами августейшей фамилии. В принципе, миллион ливров по тем временам — это хорошие, внушительные деньги, в пересчете по цене на золото примерно 10 миллионов долларов на сегодняшний день. Правда, надо учитывать, что покупательная способность драгоценных металлов в XIV веке была в разы выше, и сумму следует увеличить раз эдак в пять-семь. Но увы, миллион ливров — это меньше полутора годовых бюджетов королевства Франция, и реквизированных денег склонному к рискованным политическим и экономическим эскападам Филиппу IV надолго не хватило. Недвижимое же имущество храмовников отошло к Ордену святого Иоанна Крестителя (госпитальерам).