Гвидо Кнопп - История вермахта. Итоги

Минометчики за работой. Восточный фронт, май 1943 г.

Особое напряжение висит над городом. Это затишье перед бурей, которое парализовало будни в Аахене. Кое-где открываются магазины и учреждения, которые остались невредимыми после бомбежек, то тут, то там начинает просыпаться жизнь на улице. Но воздушные налеты и надвигающийся фронт принуждают оставшихся в живых жителей в начале сентября 1944 года, подобно пещерным людям, перебраться в городские бомбоубежища. «У нас было чувство, что что-то подобное уже было, — вспоминает Финни Курт, которая, будучи школьницей, обрела тогда временный домашний очаг за метровой толщиной бетона. — Кругом обсуждали то, что город не будет сдан, что предстоят бои. Но мы не знали, что надвигается на нас». Угроза, нависшая над Аахеном, уже была ощутима, но все еще довольно абстрактна.

Уже свыше тысячелетия старый имперский город был одновременно воротами на Запад и пограничным бастионом Германии. Его пейзаж до сегодняшнего дня испещрен средневековыми стенами и защитными башнями. Именно здесь, где когда-то проходила коронация германских императоров и королей, война должна была вернуться в империю, которая ее и развязала. После высадки западных союзнических войск на французском побережье Нормандии в июне 1944 года и крушении немецкой обороны на Западе американские и союзные армии безостановочно продвигались вперед в направлении Рейна. Обращенные в бегство и изможденные соединения вермахта едва ли могли оказать эффективное сопротивление их намного превосходящей в снабжении и численности боевой мощи. Основная деятельность защитников состояла в спешном отступлении.

Таким образом, Аахен находился под угрозой взятия врагом как самый западный пограничный город империи Гитлера. Чтобы предотвратить это, национал-социалистское руководство издало радикальные директивы. «В случае прорыва вражеских войск в Аахен нужно защищать каждый дом — так звучал приказ фюрера в эти дни. — Перемещений, например, с южной к северной окраине города быть не должно!»

Здесь речь тоже шла о символе. На родной земле война по воле немецкого руководства должна была получить новое измерение. «Каждый бункер, каждый квартал немецкого города, — того в сентябре 1944-го настойчиво требовала от солдат Западного фронта другая директива фюрера, — каждая немецкая деревня должна стать крепостью, рядом с которой [именно так!] враг истечет кровью, или она погребет завоевателей под своими руинами в борьбе человека с человеком. Теперь больше нет места великодушию, а только удержанию позиции или уничтожению». Заканчивалась директива угрожающими фразами: «Руководители всех уровней отвечают за то, чтобы этот фанатизм в войсках и у населения был разбужен, увеличен и использован в качестве оружия против незваных гостей на немецкой земле. Тот, кто не приложит всех сил для выполнения своей задачи… должен быть устранен и привлечен к ответственности».

В связи с продолжающимся ростом человеческих потерь отчаянная защита этих «крепостей» и всех участков фронта все чаще в стратегии вермахта заменяла динамичное ведение войны. Вопреки мифу, окутавшему армию вплоть до конца войны, она не располагала в это время ни сколь-нибудь адекватной боевой мощью, ни военной программой обороны на случай крупных наступательных операции союзников. Выражением этой агонии еще долго оставалась только упрямая «тактика сцепления», которая ничуть не была в состоянии «связать» противоборствующие силы в существенном объеме, но несла с собой огромные жертвы среди солдат и гражданского населения.

В борьбе за Аахен идеологическая задача защитников твердо держаться на своих позициях должна была быть выполнена до самого конца. Борьба за «древний немецкий имперский город», из этого исходили идеологи министерства пропаганды, рассматривалась населением как «мера нашей общей боевой мощи на западе». Руководитель СС Гиммлер во время своей речи перед Аахенским бункером 10 сентября 1944 года лично убеждай жителей в столь необходимом решающем бое. «Вермахт наносит врагу ответный удар, — должен был объявить после свидетельств многочисленных очевидцев исполняющий обязанности министра внутренних дел и шеф резервной армии. — Эвакуации Аахена не будет».

Однако на его собственных подчиненных воззвание, кажется, не возымело действия. Уже через немного дней после визита ключевые представители государства, полиции и партии покинули опасный пограничный город. После себя они оставили расплывчатый приказ об эвакуации, который испугал оставшихся жителей и породил ужасный хаос на улицах.

Когда передовые отряды вермахта вечером 12 сентября прибыли в Аахен, они увидели тысячи жителей на вокзалах и полностью забитые автомобилями городские дороги, ведущие из города. Непре-кращающиеся бомбежки и первые артиллерийские удары ухудшали панические настроения. Солдаты известили об этом командира своей 116-й танковой дивизии, 45-летнего генерал-лейтенанта Герхарда Графа фон Шверина [96]. Профессиональный офицер, награжденный Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами, вышедший из дворянской семьи служащего, считался своенравным человеком, но в сравнении с руководством и своими солдатами был весьма лояльным командиром общевойсковой части.

Теперь на посту городского коменданта Аахена он натолкнулся на дилемму, перед которой стоял весь вермахт на всех фронтах в этом последнем году войны: продолжать ли борьбу или сдаться? Должен ли он был втянуть город и его еще примерно 25 000 оставшихся жителей в это сражение за крепость, которое по всему предыдущему опыту борьбы с превосходящими по силе союзниками казалось весьма бесперспективным?

Спустя десятилетия после войны Шверин дал на это однозначный ответ: тогда он предпринял бы попытку, «удержать старый имперский город от боевых действий и спасти от гибели». Более того: он намеренно, сдав Аахен, прорубил бы брешь в линии фронта, чтобы таким образом «сделать все, чтобы закончить войну, которая стала безнадежной». Из-за таких, в значительной степени им же самим распространяемых, идей после войны появился миф о полководце, ставшем «спасителем Аахена».

В действительности же сам Шверин после прибытия в Аахен предпринимал шаги, которые можно было расценить как отклонение от заявленной линии: он снова заставил разгуливающих по городу беззащитных жителей вернуться в свои квартиры. На следующее утро он даже оставил на телеграфе письменное обращение «командиру американских вооруженных сил, которые возьмут город Аахен: „Я остановил глупую эвакуацию гражданского населения и поэтому прошу Вас пощадить их“». Послание врагу было самым опасным для немецкого офицера нарушением запрета.