Татьяна Калинина - Пространства и смыслы [Памятные страницы истории Арабского Востока]

Другая хилалийская конфедерация племён — ма’кил — вышла на запад и юго-запад с территории Триполитании в XIII в. Оказать им сколько-нибудь убедительное сопротивление Альмохады уже не могли, поскольку последние тридцать с небольшим лет своей истории Альмохадский халифат существовал только как одно из нескольких мусульманских государств на его былой территории [399] Очерки истории исламской цивилизации. В 2-х т. / под общ. ред. Ю. М. Кобищанова. М., 2008. Т. 1. С. 698. . Затем племена ма’кил продвинулись вдоль сахарских рубежей в южные районы Алжира и Дальний Магриб, а в XIV в., обогнув Атласские горы, разделились на два потока — один из них углубился в Сахару, а другой медленно проник на приатлантические равнины. Появление передовых отрядов ма’кил на территории современной Мавритании, как полагают исследователи истории этой страны, относится уже к началу XV в. [400] Ковальска-Левицка А. Мавритания / пер. с польск. М., 1981. С. 100–105. При этом они продолжали вести кочевой образ жизни. Заслуживает внимания также мнение В. В. Матвеева, полагавшего, что основные силы ма’кил медленно продвигались к западу по южным территориям Туниса, Алжира и Марокко и добрались до приатлантических равнин Суса не ранее XIII в. В конце XIV в. они на юге не перешли ещё за Сакийат ал-Хамра’. В середине XV в. они занимали уже Вадан, а во времена Льва Африканского (XVI в.) — дошли до Тишита. С другой стороны — на севере Магриба — они дошли до побережья Средиземного моря по долине р. Мулуи не позже, чем в начале XII столетия [401] См. примечания и комментарии переводчика в: Лев Африканский. Африка — третья часть света… С. 444. .

Кочевые миграции уже в ХII-ХIII в. воздействовали на географическое распределение городских поселений в Магрибе. В эту эпоху почти все местные города или полугородские поселения находились на побережье Атлантики и Средиземного моря или тяготели к нему. Именно в прибрежных районах, где происходило соприкосновение товарных потоков, шедших из Африки, и экспорта христианских держав Европы, магрибинский город смог в полной мере играть присущую ему роль мотиватора и двигателя общественной эволюции.

В историографии Северной Африки неоднократно высказывалось предположение о том, что сохранности городской традиции пост-альмохадского Магриба якобы способствовала слабая заинтересованность бедуинов в контроле над прибрежными районами [402] Например, эту мысль проводил в своём обобщающем труде Ш.-А. Жюльен ( Жюльен Ш.-А. История Северной Африки. Пер. с франц. М., 1961. Т. 2. С. 173–174). . Это объяснение представляется спорным и нуждается в дополнении. Даже если признать аксиомой отсутствие интереса кочевников к побережью, вряд ли именно оно было главной причиной успеха городской традиции в приморских территориях. Ведь в условиях позднего Средневековья побережья Магриба постоянно играли роль «ворот», раскрытых для потоков завоевателей, разрушительных эпидемий и других критически важных и негативных факторов, влиявших на развитие городской традиции североафриканского региона [403] Очерки истории исламской цивилизации. В 2-х т. / под общ. ред. Ю. М. Кобищанова. М., 2008. Т. 2. С. 461. .

В пост-альмохадский период для глубинных пространств Северной Африки сохранили своё хозяйственно-культурное значение главным образом оазисные массивы, которые также являлись своего рода портами на «побережье» каменистых и песчаных «морей» Сахары [404] Собственно, само исторически сложившееся в Средние века арабское название присахарских территорий (ас-Сахил, Сахель) означает «побережье». . Свою роль во внутренней части Магриба продолжали играть и крупные старинные города — Кайруан, Константина, Тлемсен, Фес, Марракеш, — которые были удачно расположены в военно-стратегическом плане или были значимы для религиозно-культурной жизни Магриба. Однако численность населения «внутренних» городов региона уже не была столь значительной, как это было в альмохадскую эпоху [405] Так, подсчёты по сведениям источников, приводимые И. Хрбеком, говорят о том, что в первой трети XIV в. население Тлемсена составляло порядка 40 тыс. чел. ( Hrbek I. The Disintegration of Political Unity in the Maghrib // General History of Africa. Vol. IV. Africa from the Twelfth to the Sixteenth Century. Ed. by D. T. Niane. P.-L.-Berkeley (CA), 1984. P. 94). Исследования И. Лакоста показали, что в Фесе в тот же период проживало около 100 тыс. жителей, как и в г. Тунисе ( Lacoste Y. Ibn Khaldoun: naissance de l’histoire, passé du Tiers-Monde. P., 1966. P. 50). Цифры сходного порядка, по-видимому, могут характеризовать и среднюю населённость Марракеша в XIII–XIV столетиях: здесь предположения историков разнятся от 60 тыс. ( Lacoste Y. Ibn Khaldoun… Р. 50) до 150 тыс. жителей (Histoire du Maroc. Par J. Brignon, A. Amine, B. Boutaleb e. a. P., 1967. P. 153). . Что же касается мелких и средних городских или полугородских поселений ( ксаров ), то расселение кочевников-хилалийцев на приатлантических равнинах Марокко не могло не приводить к упадку или даже к исчезновению прежде густой в этих местах сети местечек и деревень. Ещё более серьёзное положение уже в XIV столетии сложилось во внешнем поясе алжиро-марокканских предгорий Атласа, где, как уже отмечалось, активно захватывал территории племенной союз ма’кил.

О сложностях и конфликтном характере взаимоотношений между магрибинскими селянами и горожанами, с одной стороны, и кочевыми племенами — с другой, отчётливо говорят источниковые свидетельства эпохи. Так, марокканский хронист XIV в. Ибн Кунфуз в своём труде «’Унс ал-факир ва ’изз ал-хакир» перечисляет противников жителей города Бадиса в Рифе и упоминает о том, что спокойствию горожан угрожали как европейцы-христиане ( ’аджа’им [عجائم, - Прим. сост. ] или рум [روم, - Прим. сост. ]), так и грабители-арабы [406] Под «арабами» Ибн Кунфуз в данном случае подразумевает не столько выходцев из Аравии, сколько носителей кочевой культуры, невзирая на их этнические корни. — Ибн Кунфуз. ’Унс ал-факир ва ’изз ал-хакир (Радость обездоленного и слава презренного). Изд. М. ал-Фаси и А. Фора. Рабат, 1965. С. 15. . Лев Африканский в своём «Описании Африки» (XVI в.) постоянно подчёркивает самодостаточность магрибинских городов, желавших укрыться от кочевого окружения и создать внутри своих стен отдельный от кочевья мир. Описывая жизнь средних и мелких городков, расположенных в южной части Дальнего Магриба, он доносит до нас грозовую атмосферу взаимного неприятия городских жителей и проживавших по соседству кочевников. Например, в первых десятилетиях XVI в. жители города Тесегделта в приатлантической провинции Хаха, по его сведениям, не платят никакой подати арабам, постоянно воюют с ними, и часто многих убивают [407] Лев Африканский. Африка — третья часть света… С. 62. , а их соседи из Тагтессы не позволяют местным арабским племенам проходить через этот город и территорию без особого разрешения и пропускной грамоты [408] Лев Африканский. Африка — третья часть света… С. 62. . Наконец, население южноатласского городка Игилингигил описано Львом Африканским, как люди исключительно храбрые, когда им приходится брать в руки оружие. У них, как отмечал марокканский наблюдатель, постоянно происходят схватки с арабами, но они всегда оказываются победителями из-за особенностей расположения города, укреплённого самой природой и труднодоступного [409] Там же. С. 64. Тем не менее рельеф местности далеко не всегда играл на руку горожанам. Большинство городов и поселений средневекового Магриба строились на равнинах, и их застройка отличалась, по мнению магрибистов-искусствоведов, выраженной протяжённостью по горизонтали ( Каптерева Т. П. Искусство стран Магриба. Средние века. Новое время. М., 1988. С. 233). Преимущественное расположение городов на равнинах или в широких долинах (например, местоположение Марракеша в глубине долины Хауз) делало их более уязвимыми перед крупными кочевыми нашествиями или разовыми набегами «сынов степей». .