Гвидо Кнопп - История XX века. Тайны, загадки и мифы

Если не бояться того, что мы своей подготовкой вызовем войну, то будет лучше, если мы тщательно займемся такой подготовкой, вместо того чтобы, боясь дать повод к войне, неподготовленными будем застигнуты врасплох.

Что касается последнего, в новейших исследованиях немаловажная роль отводится Великобритании.

Хотя историки достигли единства в том, что на Германию припадает большая часть вины за развязывание Первой мировой войны, по-прежнему нет единого мнения, почему Германская империя решилась на «прыжок в темноту» — как назвал ее политику Бетман-Гольвег. Одни полагают, что имперское руководство в 1912–1914 гг. не вело политики эскалации, а напротив, стремилось снять напряжение в непростых международных отношениях. Война началась не в результате спланированной акции по установлению мирового господства, а как неудачная концепция взвешенного риска в условиях международного кризиса. Поэтому ими возникновение войны расценивается как результат внешнеполитических игр.

Другие историки усматривают причины рискованной немецкой политики в сильной внутриполитической напряженности. Аграрная и аристократическая господствующие элиты якобы не смогли приспособиться к новым социально-политическим условиям, поэтому они использовали последний шанс — попытались путем военной экспансии воспрепятствовать потере своего привилегированного положения. В 1979 г. Фриц Фишер дополнил свои тезисы теорией о внутренних мотивах имперской политики во время июльского кризиса. Действительно, существует много исследований на тему взрывоопасного положения внутри империи после выборов в рейхстаг в 1912 г. Без сомнения, часть высокопоставленных консерваторов рассматривали войну как единственно возможный выход для решения зашедшей в тупик ситуации в империи. Между тем до сих пор не найдено доказательств того, что этим обусловлена позиция, которую во время июльского кризиса занял Бетман-Гольвег, а сам он якобы назвал подобное побуждение к войне «чепухой».

Среди правителей и государственных деятелей, как видно теперь, ни один не хотел войны.

Вне спора специалистов напрашивается объяснение, что серьезные внутриполитические проблемы Германии Вильгельма II косвенно могли повлиять на решения имперского руководства и на его рискованную политику. Достаточно вспомнить безграничное влияние прессы. Однако к конкретным действиям в июле 1914 г. — и в конечном счете это стало решающим фактором в начале войны, — рейхсканцлера Бетмана-Гольвега побудило фаталистическое восприятие внешнеполитической ситуации. Так, в июне 1914 г. Государственная Дума приняла решение увеличить царскую армию до 1 800 000 человек — это почти вдвое больше немецкой. Тогда же немцы узнали о тайных переговорах между Лондоном и Санкт-Петербургом о создании военного союза. Бетман-Гольвег же видел Великобританию как нейтрального посредника между фронтами. Лондон занял четкую позицию: в будущем он откажется от попыток удерживать горячие головы во Франции и в России от наступательных действий против Германии. Немецкие военачальники предсказывали, что к 1916–1917 гг., когда закончится перевооружение русской армии, Германия окажется зажатой в тиски с востока и запада. Итак, лозунг звучал так: война лучше сейчас, ибо позже перевес противника станет еще больше. Конечно, столь пессимистичная оценка ситуации имела мало общего с действительностью. Однако в те дни в Берлине трезво мыслить уже были не в состоянии. Как сказал прусский военный министр Эрих фон Фалькенхайн 4 августа 1914 года: «Даже если мы при этом погибнем — это было прекрасно!»

Все, кто имел в рейхсвере звание и имя, приняли приглашение. 3 февраля 1933 года господа с золотыми галунами явились в точно назначенное время на служебную квартиру командующего сухопутными войсками генерала Гаммерштейна-Экворда. Программа как-никак включала ужин с Адольфом Гитлером — человеком, который уже четыре дня был канцлером Германского рейха. То, что он нанес визит вскоре после вступления в должность, весьма польстило генералам. Тем не менее, большинство господ в мундирах вели себя сдержанно и холодно, когда вошел Гитлер, — для них он до сих пор оставался пресловутым «богемским ефрейтором», который теперь изображал государственного деятеля и потому «напялил» на себя фрак. «Гитлер без конца неловко кланялся и смущенно улыбался», — вспоминает один из свидетелей об этой встрече политического выскочки со знающей себе цену военной элитой. Прием организовал офицер, считавший себя посредником между этими двумя мирами, — кавалер ордена «За заслуги» генерал Вернер фон Бломберг. Он был приглашен в кабинет Гитлера на пост министра рейхсвера.

Угощения быстро отошли на второй план, когда Гитлер вознамерился перейти к главному пункту программы вечера. Опытный оратор, в первые минуты чувствовавший себя неловко в непривычной атмосфере, он начал свой доклад срывающимся голосом. Но вдруг разошелся, подчеркивая свой доклад сильной жестикуляцией, — и быстро завладел вниманием некоторых слушателей. Новый рейхсканцлер говорил без обиняков: одна из целей «создания вермахта» — с удовлетворением тезисно записывал сказанное Гитлером один из присутствовавших, генерал-лейтенант Либман: «окончательное искоренение марксизма, борьба против Версаля [3] Речь идет об унизительных для Германии условиях Версальского до говора. — Прим. ред. . — И наконец: — Возможно, завоевание новых рынков сбыта, возможно — что еще лучше, — завоевание нового жизненного пространства на востоке и его безоговорочная германизация».

Тезисный протокол Либмана давно известен историкам — документ подтверждает давнюю связь между национал-социализмом и вермахтом. И все-таки это доказательство весьма сомнительное — протокол, составленный по памяти, отрывочные заметки генерала, который фиксировал только то, что его интересовало, и слышал только то, что хотел слышать. Поразительная находка из Московского государственного архива социально-политических исследований представляет собой дословный текст речи Гитлера перед командованием рейхсвера и ярко характеризует позицию немецких военных после захвата власти. Историк из Гамбурга Рейнхард Мюллер добился доступа в фонды партийного архива КПСС, где наткнулся на чрезвычайно важный документ: через шестьдесят пять лет после посещения «фюрером» квартиры Гаммерштейна в папке № 495 с делом секретаря Коминтерна Иосифа Пятницкого Мюллер нашел копию секретной речи Гитлера. Не записанный по памяти протокол, а полный текст речи Адольфа Гитлера — копия стенограммы. «Совершенно секретный» документ назывался «Касательно программы фашизма».