Арон Гуревич - История и сага

Однако Олаф Спокойный скорее исключение. Его сын Магнус Босоногий — смелый и воинственный, деятельный человек, — по словам Снорри, во всем более походил на своего деда Харальда, чем на отца., Когда друзья указывали ему на неосторожность его поведения в бою (он и пал на поле битвы), он отвечал:

— Конунг надобен для славных дел, а не для долгой жизни (Magn. berf., 26). Он тоже выделялся среди окружающих высоким ростом, царственной осанкой, красноречием, привлекательной внешностью, светлые, как шелк, волосы лежали у него по плечам. При нем в Норвегию продолжали проникать новые моды, откуда и прозвище Магнуса: он, как и его приближенные, носил короткие рубахи и ходил с голыми ногами, на чужеземный манер, но у него имелись и иные прозвища — Высокий и Воинственный. В годы его правления в Норвегии царил мир, но бонды считали Магнуса жестоким.

Сигурд Крестоносец въезжает в Константинополь

Предводители присягают Магнусу Эрлингссону

Сыновья Магнуса при незначительных индивидуальных различиях также обладали традиционным набором качеств конунга: привлекательной внешностью, добрым нравом, щедростью. Любопытно своеобразное состязание, устроенное на пиру братьями Эйстейном и Сигурдом. Оба бахвалились своими достоинствами: проворством, уменьем плавать, кататься на коньках и ходить на лыжах, метко стрелять из лука. Сигурд подчеркивал такое присущее вождю качество, которым он в полной мере обладал, как рост, способность возвышаться над войском и владеть оружием, но Эйстейн возражал, что не менее выделяется тот, кто красив и хорошо одет: кроме того, он лучше знает законы и красноречив. Сигурд ставил себе в заслугу походы (он совершил поездку в Палестину и участвовал в крестоносном движении), тогда как Эйстейн отсиживался дома, «подобно дочери своего отца». Эйстейн же ссылался на свою справедливость в судах и на деяния, казавшиеся ему более полезными для страны, чем подвиги Сигурда в дальних странах: он построил пять церквей, гавань, маяк и усадьбу в Бергене.

В этом состязании столкнулись два характера, каждый из которых воплощал определенный тип конунга. Воин скорее принадлежал прошлому, ибо эпоха викингов уже закончилась, и Сигурду пришлось отправиться далеко на восток, чтобы удовлетворить традиционную в его роду страсть к подвигам и приключениям. Конунг-строитель — относительно новая фигура на норвежском престоле, во всяком случае, не пользовавшаяся прежде большим почетом.

Последующие конунги не отличались никакими особыми качествами, и об их доблестях и внешности говорится буквально то же самое, что и о многих их предшественниках. Таков и последний конунг, фигурирующий в «Хеймскрингле», — Магнус Эрлингсон: веселого нрава, щегольски одевавшийся, любитель женщин. Однако рядом с ним вырастает другой характер, обрисованный Снорри куда более индивидуально, — отец конунга ярл Эрлинг Кривой. Эрлинг был приятен в обращении и представителен, носил старомодные одежды. Ярл отличался умом, большим опытом управления и ведения военных действий, но был крутым и жестоким человеком.

Даваемые Снорри характеристики конунгов содержат немало любопытных психологических наблюдений и трезвых замечаний, касающихся тех или иных личностей. Нередко он прибегает при сопоставлении характеров конунгов, выступающих по отношению друг к другу как современники или непосредственные преемники, к методу противопоставления: в роду норвежских государей воин сменяется миролюбцем, угнетатель — милостивым правителем, завоеватель — устроителем страны, язычник — христианином. Эти контрасты придают дополнительный интерес повествованию и ритмизируют его. Можно заметить, что в сравнении с государями XII в. древние конунги выглядят как более крупные и значительные личности и правители. Им придан эпический колорит. Не случайно последних конунгов, изображенных Снорри, заслоняют фигуры регентов, таких, как Григорий Дагссон и Эрлинг Кривой.

Тем не менее в целом образы конунгов строятся по некоему трафарету, и собственно почти все без исключения государи оказываются достойными правителями, обладающими качествами, которые требуются и ожидаются от конунга: мужеством, силой, ловкостью, щедростью и т. д.; со временем к этому добавляются типичные христианские добродетели, не получившие, однако, самодовлеющего значения. [32]Из всех этих оценок можно извлечь общий вывод, важный для понимания «исторической концепции» «Хеймскринглы»: конунг, по мнению Снорри, должен заботиться о процветании и благополучии страны, в этом его главная функция; в языческий период она выражалась в жертвоприношениях и пирах, в христианскую эпоху — в поддержании благочестия и правосудия. В любом случае конунг выступает в роли посредника между высшей силой и подвластным ему народом.

Представления древних скандинавов об идеальном государе еще не раскрывают нам тайны отношений между правителем и подданными, какими они должны быть, с точки зрения Снорри. Но в «Хеймскрингле» отсутствует прямая оценка событий, и ответ на эти вопросы приходится искать обходным путем. Здесь наше внимание не могут не привлечь прежде всего речи персонажей саг. Именно к ним прибегает Снорри как к средству широкого обозрения целых периодов истории; в их форме нередко выражены его политические идеалы.

Исследователями установлено, что в речах в наибольшей степени выявилось мастерство Снорри — непревзойденного в средневековой литературе творца исторического повествования. Речи в «Хеймскрингле» — это либо речи конунгов, выступающих с притязаниями на власть над страной и ссылающихся в этой связи на своих предшественников и на обстоятельства их правления, либо речи других персонажей саги о характере власти отдельного конунга или его предков. Таким образом, в речах раскрывается понимание истории Норвегии самим Снорри, который вложил эти высказывания в уста героев саг.

Однако когда мы говорим, что автор саги «вложил» речи в уста героев, то нужно помнить: это не сознательный художественный прием, идентичный тем, какие применяют писатели, выдумывающие прямую речь своих персонажей. Автор саги верил в то, что эти речи были и в действительности произнесены, так ему рассказывали его информаторы, и не верить свидетелям и слухам у него не было оснований. Ведь автор саги повествует не о вымышленных событиях и людях, а о том, что происходило на самом деле, и все факты и высказывания, которые он приводит, представляются ему истинными. Память о реальных событиях и способ их изображения в саге не разделены в его сознании. Раз конунг «должен» был произнести такую речь, он не мог ее не произнести. [33]