Арон Гуревич - История и сага

Сверрир — самозванец, выдававший себя за незаконнорожденного сына одного из норвежских конунгов, — явился причиной гибели своего соперника — конунга Магнуса Эрлингссона, на родство с которым он претендовал. «Сагой о Магнусе Эрлингссоне», посвященной первому периоду его правления, завершается «Хеймскрингла».

Здесь нельзя не вспомнить о роковом проклятии Нибелунгов (сканд. Нифлунгов), материализовавшемся в золоте, которое губит их род, — эта история подробно рассказана Снорри в «Эдде».

Он цитирует в «Эдде», между прочим, и приведенный нами отрывок о братоубийственной вражде, предшествующей гибели мира.

В этом сообщении о жертвоприношениях, совершавшихся О´дином, наглядно проявляется их ритуальная природа: жертвы приносятся не кому-то (ибо кому же может жертвовать верховное божество — себе самому?), а для того, чтобы в стране сохранялось благополучие, — последнее обеспечивается соблюдением обрядов.

Нетрудно видеть, что идеал конунга в «Хеймскрингле» вырабатывался приблизительно по тем же канонам, что и идеал князя в древнерусской литературе. Как указывает Д. С. Лихачев, князь оценивался по его специфическим «княжеским» качествам, идеализировался не сам человек, а его положение в обществе. Изображение государя не индивидуализировано, не схватывает его характера, оно «эмблематично» и отражает его политическое лицо и поведение.

Этот прием, введенный Фукидидом и воспринятый Титом Ливием, употреблялся, однако, в греко-римской историографии иначе, чем в скандинавской. Фукидид знал, что на самом деле его герои не произносили тех речей, которые он вкладывает им в уста; он заставлял их говорить так, как, по его мнению, они скорее всего могли говорить в соответствующих обстоятельствах (История, I, 22). Между тем выше уже высказывалось сомнение в том, что Снорри или другой исландский автор XIII в. сознательно выдумывал речи и диалоги персонажей саги; все сообщаемое в саге представляется записавшему ее истинным, об этом ему рассказали его предшественники, свидетели, мудрые люди. Источник, из которого он черпает речи, как и все остальное, — традиция, в которую свято верят.

Вообще, неоднократно применявшееся в литературе сопоставление Снорри с Фукидидом кажется нам не вполне оправданным, ибо оно не учитывает существенных различий в мышлении древних греков и средневековых скандинавов. Сходство лежит на поверхности и бросается в глаза, специфика же скрывается в структуре сознания, и ее нужно выявлять, но это главное!

О несправедливых и тягостных порядках, введенных в Норвегии датским конунгом Свейном Альфифусоном, Снорри рассказывает в «Саге об Олафе Святом» (гл. 239).

На гербе Исландии изображены бык, птица, дракон и человек с палкой — хранители острова.

Впрочем, самого Снорри, хотя он и не выезжал из Исландии дальше Норвегии и Западной Швеции, было бы несправедливо подозревать в провинциальном взгляде на Норвегию: в ряде мест «Хеймскринглы», когда речь заходит об оценке природных и иных богатств Норвегии чужеземцами, отмечается ее бедность (он как бы смотрит на нее глазами датчан, шведов, англичан).

Правда, отношения между Харальдом Сигурдарсоном и исландцами не всегда складывались благоприятно. Среди них встречались столь гордые люди, что не склонялись и перед государем. Таков Халльдор Сноррасон, высокий, красивый, сильный и мужественный человек, немногословный и упрямый. Конунг Харальд невзлюбил его за то, что Халльдора всегда окружало много знатных друзей, готовых оказать ему услугу, и Халльдор недолго оставался при дворе и вернулся на родину.

Но и исландцы получали духовные стимулы из Норвегии. Преимущественно через нее доходили к ним западноевропейские культурные влияния (сила их воздействия на исландскую культуру XII и XIII вв. по-разному определяется исследователями).

Каким образом народ, насчитывавший всего несколько десятков тысяч человек и живший в суровых природных и хозяйственных условиях, мог позволить себе такую «роскошь» — иметь сотни поэтов, сказителей, переписчиков многочисленных рукописей и тратить столько времени и сил для того, чтобы создать и сохранить колоссальное культурное наследие? Исследователи отмечают, что наличию огромного количества древних манускриптов наука обязана исландским телятам. Преобладание скотоводства делало создание пергаментных списков в Исландии менее дорогостоящим, чем в других странах, причем шкуры молодых телят больше ни на что не были пригодны. Способ ведения сельского хозяйства в Исландии таков, что при неразвитости земледелия не тратилось много сил на жатву и молотьбу зерна, а зимой у людей оставалось свободное время. Поэтому книги могли переписывать не только клирики или хёвдинги, но и многие бонды. Конечно, это ни в коей мере не объясняет чуда исландской культуры, самое большое — указывает на внешние, технические условия, при которых она пережила ни с чем несравнимый расцвет в средние века.

Если в «Хеймскрингле» и встречаются некоторые сентенции и наблюдения автора, то они раскрывают его жизненный опыт, а не «философию истории». Снорри проявляет некоторую склонность к резонированию. Например, переход части населения Норвегии на сторону вторгшегося в нее конунга Рагнфреда дает повод для замечания: «Часто бывает, что когда через страну проходят вражеские войска, подвергшиеся опасности ищут помощи каждый там, где кажется более возможным ее получить» (Ól. Tr., 17). Точно так же нападение норвежского и шведского конунгов на Данию поставило ее население перед необходимостью подчиниться им: «И как часто случается, когда народ подвергается нападению и не находит защиты, большинство согласилось на все их требования, чтобы купить себе мир…» (Ól. helga, 145). Молодой Олаф Трюггвасон пользовался благосклонностью князя Владимира в Гардарики. «Но, как часто бывает, когда чужеземцы приобретают власть или бо´льшую славу, чем местные жители, многие завидовали тому, что он был так дорог князю и не менее — княгине» (Ól. Tr., 21). «Как это бывает со многими, достигшими власти», мать Магнуса Доброго, Альфхильда, не ладила с королевой Астрид — законной женой покойного конунга Олафа Харальдссона (Альфхильда же была его наложницей) (Magn. goða, 7). Сообщение о разгроме биркебейнеров завершается наблюдением: «И, как обычно, люди, какими бы храбрыми и опытными воинами они ни были, раз побежденные и обратившись в бегство, редко находят силы повернуть назад» (Magn. Erl., 42). На более широкие обобщения автор «Хеймскринглы» не отваживается, вернее, он не испытывает в них нужды.