Андрей Соколов - От военпрома к ВПК: советская военная промышленность. 1917 – июнь 1941 гг.

О непростом положении изобретателей и конструкторов писал Сталину в июне 1941 г. начальник специального технического бюро НКТМ Н.А. Рудаков. В декабре 1940 г. он уже писал Сталину о необходимости сосредоточения производства танков и танковой брони в одном наркомате и организации для этих целей наркомата танко-тракторной промышленности, жаловался на техническую отсталость отечественного танкостроения. Если по направленности, размаху и результатам опытных работ по литой броне мы опередили заграницу, писал он, то по внедрению этих результатов в массовое производство значительно отстали. Несмотря на максимум инициативы, энергии и настойчивости, которую якобы проявляло возглавляемое им СТБ, «литая двухслойная танковая броня до сих пор остается предметом бесконечных разговоров, вынужденно держится в стадии экспериментирования» [583] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 572. Л. 14–16. .

В другом письме Сталину в начале 1941 г. автору захотелось поделиться с вождем своими мыслями и рассказать о наболевших вопросах в работе конструкторов. «Казалось бы, — писал Рудаков, — преимущества нашего строя дают возможность государству быстро подхватывать и по-серьезному ставить решение новых вопросов, нужных для народного хозяйства или обороны страны. Однако на практике реализация каждого нового дела встречает такое отношение, сопряжена с большим количеством таких несуразных препятствий, что иной раз, отмечал он, опускаются руки, жалеешь, что взялся за него».

Когда автор работал секретарем РК ВКП (б) в Ленинграде, для чего, по его мнению, не требовалось особых дарований, то видел к себе внимание окружающих, чувствовал, что занимается нужным делом. Иное получилось, когда он перешел на творческую техническую работу, связанную с разработкой своего изобретения. Многими товарищами, писал он, переход был понят как освобождение от партийной работы человека, в чем-то проштрафившегося, не оправдавшего доверия партии, не справившегося с руководством районной партийной организацией. Его перестали приглашать на районные и городские собрания партийного актива, торжественные заседания, посвященные революционным праздникам и другим датам, полностью отстранили от партийной работы, Причина этого, по мнению автора, была в том, что партийная работа, особенно руководящая, считается в глазах общественности наиболее почетной работой, а техническая работа — не заслуживающей ни почета, ни уважения. НКТяжмаш, которому бюро подчинили, отнесся к нему как к пасынку, как к искусственному придатку Кировского завода и все время искал удобного случая от него избавиться. Нарком и его заместители, будучи на Кировском заводе, ни разу не заглянули в бюро, никогда серьезно не интересовались состоянием работы. Единственной своей задачей они, видимо, считали ассигнование средств на ведение работ. Положение было таково, что можно было ничего не делать или заниматься чем угодно и тем не менее получать зарплату, и никто никогда не потребовал бы от тебя отчета.

«Если же ты не терпишь этого, проявляешь инициативу, ставишь и добиваешься решения вопросов, то попадаешь в глазах наркома и его помощников в число нетерпимых и надоедливых людей, от которых лучше вовремя отвязаться. НКТяжмаш и его руководители всячески сторонятся новой техники, как беспокойного и хлопотливого дела, и готовы ею заниматься только в том случае, если ожидается получение исключительного эффекта, пусть даже он окажется фейерверком, забывая, что теперь, когда техника достигла такого высокого уровня, крупные открытия и изобретения становятся все более редкими и даже небольшие технические преимущества и улучшения достигаются упорным трудом, требуют затраты много времени и энергии». При этом военные организации: ГАУ и ГАБТУ КА, УК ВМФ и другие также на редкость косно и недоверчиво относятся к новой технике. Их девиз — как бы чего не вышло. Доказать им целесообразность той или иной новой работы, получить согласие на технический риск, сколь угодно обоснованный, — безнадежное дело.

Военные инженеры всяких рангов, сидящие в этих организациях, будут с тобой разговаривать только тогда, когда об этом есть бумажка от Комитета обороны или наркомата. «Комитет обороны, который, казалось бы, должен наиболее чутко относиться ко всякой свежей технической мысли, полезной для обороны страны, и своим авторитетным вмешательством обеспечить ее немедленную реализацию, в действительности представляет громоздкий, неповоротливый аппарат, пережевывающий поток идущих ему нужных и ненужных бумаг, укомплектованный сплошь и рядом чиновниками, не способными за этими бумагами видеть живое дело, или же людьми с недостаточной технической эрудицией, не способными в силу этого самостоятельно разобраться и подготовить правильное решение вопроса, который любой делец из наркомата может ориентировать как ему угодно». Постановления Комитета обороны, отмечал автор, нередко очень путано составленные, превратились в клочки бумаги и на местах выполняются не в установленные сроки, не так, как надо, или даже вовсе не выполняются, и не было случая, чтобы кто-нибудь за это был привлечен к ответственности.

«За время работы я узнал, какое большое влияние на работу имеет взаимоотношение людей. Раньше я идеализировал, не допускал мысли, что личные интересы, мелкие страсти, самолюбие и даже настроения отдельного работника могут повлиять на решение делового вопроса, а теперь убедился, что если такой человек, как, например, т. Зальцман, занимающий пост директора Кировского завода, не захочет что-либо сделать, так это сделано и не будет, несмотря ни на какие постановления Комитета обороны». Автор на практике убедился, как трудно быть принципиальным, требовательным и настойчивым в достижении цели, и что «чем больше ты проявляешь эти качества, тем хуже к тебе становится отношение людей, по своей природе склонных к спокойному существованию, в результате чего остаешься один, без помощи и поддержки. Получается какой-то заколдованный круг, тупик, из которого подчас не видишь выхода. Хорошо еще, что у меня неплохое здоровье, достаточно силы воли и выдержки, сильна вера в лучшее будущее, другой человек на моем месте давно бы спился. Я не боюсь ни технических, ни организационных трудностей работы. Партийная работа научила меня бороться с ними. Наличие этих трудностей вызывает во мне желание их преодолеть… Но я больше не могу и не хочу прошибать лбом стену равнодушия, тратить время на преодоление людской неприязни, растрачивать попусту приобретенный ранее опыт нормальной работы. Поэтому обращаюсь к Вам с просьбой: или чтобы мне были созданы надлежащие условия для продолжения работы в целом по литой броне, или же, если в том нет надобности, оказать мне содействие в возвращении меня вновь на партийную работу, которой интересуюсь, на которой вырос и от которой отрываться считаю для себя невозможным» [584] АП РФ. Ф. 3. Оп. 46. Д. 386. Л. 79–85. .