Андрей Соколов - От военпрома к ВПК: советская военная промышленность. 1917 – июнь 1941 гг.

Особенно поражает лицемерие чекистов в случае обоснования необходимости особого бюро по составлению плана электрификации СССР, отдельных районов и отраслей. Оказывается, решение столь важной государственной задачи можно было доверить «вредителям», «шпионам», «диверсантам», «террористам». То же самое касалось текстильной промышленности, где последним было поручено составить план ее реконструкции. Передать означенное бюро в промышленность «означало бы разбросать коллектив по отдельным фабрикам», — заключало ОГПУ [173] Там же. Л. 2–19. .

Таким образом, особые бюро на долгие годы вперед стали средоточием развития конструкторской и технической мысли в СССР, прежде всего в разработках военного характера. На место освобожденных из-под ареста и заключения поступали другие специалисты, поскольку «дамоклов меч» обвинений во вредительстве продолжал висеть над любым работником в СССР. Разумеется, положение занятых в особых бюро специалистов отличалось от положения остальных узников ГУЛАГа. Были и преимущества такой концентрации усилий, но то, что в данном случае нарушались элементарные права людей, не приходило в голову сталинскому руководству.

Конечно, не все специалисты работали в особых бюро. Многие были освобождены и направлены на военные заводы. Особенно часто направляли освобожденных на приемку выпускаемых изделий, которую малосведущим людям доверить было нельзя.

Кадровая проблема была одним из самых узких мест намечаемых в годы первой пятилетки преобразований. В 1926/27 г. в военной промышленности непосредственно выпуском военной продукции было занято 48 тыс человек, в гражданской — 28 тысяч. По трехлетней программе мобилизационного развертывания намечалось увеличить только число рабочих в 4 раза, причем 70 % из них должны были составить квалифицированные. Особенно тяжелой была ситуация с инженерами. Если до войны 75 % инженерно-технических специалистов приходилось на военную промышленность, то к началу пятилетки только 15 %, причем считалось, что требования к военным инженерам должны быть выше, чем к гражданским. Они должны были знать не только технологию производства, но и специфику применения выпускаемых боевых изделий. Только в этом случае они могли бы вести творческую работу, т. е. заниматься изобретательской, научно-исследовательской деятельностью. Между тем ситуация с подготовкой таких кадров в 1920-е гг. была явно неблагополучной. Например, Артиллерийская академия ежегодно готовила 15–20 специалистов, распределяемых по Военведу и Военпрому. Даже тройное увеличение инженеров считалось недостаточным. Вопрос, таким образом, стоял очень остро, поскольку, как говорилось в докладе о пятилетней программе подготовки инженеров в условиях мирного времени, представленном на РЗ СТО, «старые инженеры выбывают из строя» [174] ГА РФ. Ф. 8418. Оп. 1. Д. 13. Л. 107–119. . Да и уровень подготовки инженеров за годы, прошедшие после революции, заметно отстал от Запада. В связи с этим подчеркивалась необходимость заграничных командировок советских руководителей производства и инженеров для ознакомления с современными методами работы и достижениями технической мысли [175] РГАЭ. Ф. 8332. Оп. 1. Д. 160. Л. 11–12 с об. .

В свете сказанного становится очевидным, какой удар военной промышленности был нанесен кампанией преследования старых специалистов. ОГПУ усиленно занималось разоблачением «вредительских» и «шпионских» организаций. Так, уже в 1926 г. шпионская группа была выявлена в Комподизе (Комиссии по дизелестроению). Какие уж там секреты передавались на Запад, учитывая отсталость отечественного дизелестроения, неясно, но было арестовано 11 чел.: 2 — расстреляно, 9 — приговорено к срокам заключения от 9 до 11 лет. По результатам проверки, проведенной ЦКК-РКИ, было доложено, что военно-изобретательское дело находится в полной беспризорности, что ответственный за него Н.И. Муралов ничего в этой работе не понял, «отмахивался от нее руками и ногами», а его ведомство «палец о палец не ударило». В связи с этим ставился вопрос о милитаризации изобретательского дела [176] РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 16. Д. 75. Л. 43–42. .

Одним из первых шагов такой милитаризации было преобразование работы Остехбюро В.И. Бекаури и частичное перемещение его из Ленинграда в Москву, поближе, так сказать, к центру. Основные направления работы бюро — гальваника, пьезо-кварцевые и другие устройства для флота. Смета ОТБ определялась в сумме 4,2 млн руб. [177] РГА ВМФ. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 57. Л. 7. .

Один из вопросов, который вызывал споры, кому должны были подчиняться опытно-конструкторские работы: Военведу или Военпрому. Значительная часть ответственных за их разработку учреждений находилась в ведении НКВМ. ВПУ ВСНХ считало, что функции, права и обязанности опытно-конструкторских организаций в настоящее время (начало 1928 г.) недостаточно очерчены, отсутствует их связь и согласование, и выступало против того, чтобы опытные заводы и все опытно-конструкторские работы были сосредоточены в Военведе, поскольку это требует громадных затрат и дорого в использовании. Оно настаивало на том, что задачи Военведа должны сводиться, прежде всего, к установлению годовых программ опытных и конструкторских работ, определению приоритетов технических и боевых качеств, контролю над выполнением заданий и организации испытаний. Сама же опытно-конструкторская мысль должна быть в Военпроме, учитывая близость и подчиненность имеющихся военных заводов. При этом ВПУ ссылалось на опыт зарубежных фирм: «Шнейдер», «Крупп», «Гочкис», «Шкода», «Нобель», «Браунинг», которые при надобности могли обеспечить опытные мастерские, обеспечить секретность и хранение производимых изделий. Не следует также, считало ВПУ, специально выделять конструкторские работы ввиду слабости их развития в стране. Желательным было, однако, включать специалистов Военведа в состав конструкторских организаций промышленности [178] РГАЭ. Ф. 8328. Оп. 1. Д. 531. Л. 121–119. .

Конечно, сама научно-изобретательская мысль в СССР не стояла на месте, и ряд достижений должны быть отмечены. Правда, следует оговориться, что работа не преследует цели подробного анализа этих достижений. Это предмет специальных отраслевых исследований. Нам важнее привести документы, определяющие главные задачи, которые ставились в этот период. Отставание конструкторской мысли диктовалось, как указывалось в одном документе, «объективными» причинами. В то же время отмечалась своего рода специфика отечественного конструкторского дела: стремление к идеалу и сложность устройства, бесконечные уточнения и согласования, отрыв от западноевропейских достижений и вытекающая из этого боязнь остаться позади. В то время как общее число научных учреждений в стране оценивалось как достаточное, указывалось на слабую сеть экспериментальных институтов. Как препятствие для их работы отмечалось отставание металлургии и металлообработки, отсутствие гражданских разработок. Мало было вузов военной специализации. На заводах практически отсутствовали автономные ячейки для продвижения опытно-конструкторской мысли, существующие опытные мастерские имели жалкий вид. Много говорилось об инерции старого, о медленной установке необходимого оборудования. Особые трудности возникали при внедрении в серию и массовое производство промежуточных деталей [179] РГА ВМФ. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 62. Л. 134–136. .