Николай Троицкий - Гражданин Бонапарт

Дело в том, что Дюрок выяснил со всей определенностью: на союз с Французской республикой Российская империя после убийства Павла I не пойдет. На вопрос первого консула, чего может ждать Франция от нового властителя России, Дюрок дал точный ответ: «…нечего надеяться и нечего опасаться» [1547] Шильдер Н. К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1905. Т. 2. С. 57. .

К тому времени международное положение России было, как никогда, устойчивым. Еще при Екатерине II были завоеваны просторные выходы в Балтийское и Черное моря, а в результате трех разделов Польши Россия обрела географическую и стратегическую базу для господства над Восточной Европой. Таким образом, по авторитетному заключению А. Е. Преснякова, «основные вопросы русской внешней политики были исчерпаны» [1548] Пресняков А. Е. Александр I. Пг., 1924. С. 8. . Суворовские походы в Италию и Швейцарию при Павле совершались уже в интересах не столько самой России, сколько врагов Франции — феодальных коалиций во главе с буржуазной Англией. Павел сумел понять это и отозвал Суворова, порвал со второй коалицией. Александру же пришлось чуть ли не всю свою внешнюю политику на протяжении десяти лет кряду приспосабливать или даже подчинять интересам пяти очередных (с третьей по седьмую) антифранцузских коалиций. Столь несовместимы были в представлении Александра I политические системы республиканской Франции и самодержавной России, а также (это выяснится в 1804 г.) сама личность Наполеона Бонапарта с личностью его, Александра.

Впрочем, первые шаги Александра Павловича в области внешней политики были осторожными. Он уже тогда проявил отличавшие его всю жизнь двуличие и дипломатическую оборотливость, побудившие А. С. Пушкина сказать о нем коротко: «…в лице и в жизни Арлекин», а шведского дипломата Г. Лагербьелке выразиться подробнее: по его словам, в политике Александр был «тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская» [1549] Цит. по: Александр I и его приближенные до эпохи Сперанского. Неизданная глава из «Жизни графа Сперанского» барона М. А. Корфа // Русская старина. 1903. № 1. С. 25. . Казалось бы, в интересах русско-французской договоренности Александр заменил «наглого и глупого» С. А. Колычева другим послом — графом А. И. Морковым, который оказался менее глупым, но еще более наглым, и к тому же получил от царя инструкцию от 27 июня 1801 г. с таким наставлением: «Интересы моей империи заставляют меня желать прочного союза с венским, лондонским и берлинским дворами» [1550] Сборник РИО. Т. 70. С. 203. . А ведь в то время продолжалась война Англии с Францией! Морков, судя по тому, как он вел себя в Париже (даже заказывал местным оппозиционерам провокационные антиправительственные памфлеты [1551] См. об этом: Соколов О. В. Цит. соч. Т. 1. С. 88. ), не желал вообще никаких договоров с правительством «узурпатора», как он называл Наполеона в донесениях Александру [1552] Сборник РИО. Т. 70. С. 280, 312, 315–317. . Но Александр, в то время очень занятый внутренними реформами, предпочитал пока воздерживаться от конфликта даже с узурпатором. Так, 26 сентября (8 октября) 1801 г. в Париже Морков вынужден был подписать с Талейраном русско-французский мирный договор [1553] См. полный текст договора, секретной конвенции от 28 сентября (10 октября) и пояснительной декларации к ней: Внешняя политика России XIX и начала XX века: Док-ты Российского мин-ва иностр. дел. М., 1960. Сер. I. Т. 1. С. 95–102. .

На тот момент договор удовлетворял обе стороны, как, пожалуй, максимум возможного. Не зря Наполеон терпел даже откровенное вредительство Моркова и демонстрировал перед Александром I свое стремление к миру, несмотря ни какие помехи. Не только воевать, но и ссориться тогда не входило в расчеты ни Наполеона, ни Александра, тем более что и Франция, и Россия были заняты урегулированием отношений с Англией. Поэтому российско-французский договор 1801 г. оформлял режим мирного сосуществования между Францией и Россией с обязательством не предпринимать «никаких враждебных действий между собой». Конкретные же статьи договора фиксировали status quo в континентальных интересах обеих держав, не ущемляя фактически ни ту, ни другую сторону: Россия признавала территориальные приобретения Франции, которые изначально не вредили интересам России, а Франция подтвердила свое (уже записанное во Флорентийском договоре от 28 марта 1801 г.) обязательство сохранять «целостность владений» Неаполитанского королевства, дружественного с Россией.

По мере того как решались внешнеполитические проблемы (в 1801 г. Люневильский договор о мире с Австрией и Парижский с Россией, а в 1802 г. Амьенский мирный договор с Англией), стабилизировалось положение дел внутри Франции, рос авторитет первого консула и крепла его власть. Это видели все — и поклонники, и противники, причем и те, и другие (с радостью или ненавистью) предрекали его восхождение на трон. Консульский двор постепенно обретал черты монаршего двора [1554] См. об этом: Наполеон. Годы величия. 1800–1804. В воспоминаниях секретаря К.-Ф. де Меневаля и камердинера Констана Вери. М., 2001. С. 28–31. . В полдень 19 февраля 1800 г. все три консула торжественно вселились в правительственный дворец Тюильри. Наполеон сразу занял там бывшие королевские апартаменты с кабинетом, спальными покоями, столовой, ванной, прихожей и двумя залами, в одном из которых он давал аудиенции, а в другом размещались его дежурные адъютанты, которые выполняли пока и функции придворных. Жозефина облюбовала для себя отдельные апартаменты в цокольном этаже дворца с бывшей спальней королевы Марии-Антуанетты.

В первые два года консульства дворцовый этикет был еще очень прост. Сохранялся республиканский церемониал с обращением друг к другу «citoyen» и «citoyenne» («гражданин» и «гражданка»). Кстати, именно Наполеон первым вернет в обиход обращение к дамам «madame», вместо «citoyenne». Вскоре наряду с республиканскими обычаями в Тюильри «начали сказываться новые, или, вернее, робко возвращаться старые нравы» [1555] История XIX века. Т. 1. С. 13. . Возобновились костюмированные балы в Grand Opera — чаще по дореволюционной традиции, но отчасти и с целью пародии.

Впечатляющим выдался блестящий прием для дипломатического корпуса, который устроил Ш. М. Талейран 26 февраля 1800 г. в бывшем тронном зале Тюильри. Здесь, по воспоминаниям камердинера Наполеона Констана Вери, «бросалось в глаза потрясающее богатство плюмажей, блеск бриллиантов и ослепительные наряды официальной одежды» [1556] Наполеон. Годы величия. С. 29. . Кульминацией приема стало явление Жозефины. Как только было объявлено (скромно, без титулов): «Гражданка Бонапарт», она вошла в зал, опираясь на руку Талейрана. «На ней, — вспоминал Констан, — было платье из белого муслина с короткими рукавами и жемчужное ожерелье. Она вышла к гостям с непокрытой головой; прекрасные косы, приведенные в порядок с очаровательной небрежностью, держались на голове с помощью черепахового гребешка. Приглушенный шум голосов, встретивший с нескрываемым одобрением ее появление в зале, самым ободряющим образом подействовал на госпожу Бонапарт, и никогда, думается мне, она не излучала всей фигурой подобного изящества и такого величия» [1557] Там же. С. 29–30. .