Николай Троицкий - Гражданин Бонапарт

Оспаривая мнение Стендаля, будто с Итальянской кампанией «кончились героические времена Наполеона» [713] Там же. С. 321. , Д. С. Мережковский, может быть, излишне патетически, но, в принципе, верно утверждал: «Нет, не кончились; в жизни Наполеона героическое кончится только с самой жизнью, но оно уже будет иным. Этого непрерывного чуда полета, этой утренней свежести, юности, громокипящего кубка весенних гроз и Оссиановой грусти, почти неземной, и чистоты жертвенной — уже не будет. Будет выше полет, лучезарнее полдень, грознее гроза, царственнее пурпур заката, святее звездные тайны ночей и жертва жертвенней, — но этого уже не будет никогда» [714] Мережковский Д. С. Цит. соч. С. 60. .

Директория, при всей ее опасливой неприязни к Наполеону, которую откровенно выразил один из ее комиссаров Ф.-М. Суси («Я не вижу для Бонапарта иного конца, как только престол или эшафот» [715] Цит. по: Слоон В. Указ. соч. Т. 1. С. 355. ), не могла не учитывать феноменальной популярности генерала-триумфатора. Поэтому 10 декабря, вновь «скрепя сердце и спрятав кулаки в карманах», она устроила Наполеону торжественный прием в Люксембургском дворце. «Директора охотно свели бы с ним счеты, — верно замечает А. 3. Манфред, — но в тот момент, когда он стал самым популярным человеком в стране, они были бессильны; им не оставалось ничего другого, как приятно улыбаться ему и льстить» [716] Манфред А. 3. Цит. соч. С. 173. .

Поскольку же нельзя было обойтись без улыбок и лести, Директория стала маскировать свое неприятие Бонапарта сугубой помпезностью дворцового приема. Двор Люксембургского дворца заполнили в ожидании генерала высшие гражданские и военные чины Республики, депутаты Совета старейшин и Совета пятисот, министры, отечественные и зарубежные дипломаты, финансисты, ученые, литераторы и, конечно же, все пять директоров в парадных, шитых золотом красных мантиях, в голубых фраках, брюках из белого шелка и шляпах с невообразимыми перьями. Как только Наполеон появился у дворцовых ворот, все встали, хор Парижской консерватории запел Гимн Свободе. Под звуки гимна Наполеон, в сопровождении генералов Л. А. Бертье и Б. К. Жубера, которые несли очередной груз трофейных знамен, проследовал к «Алтарю Отечества». Там, стоя, ждали его директора и министры.

С приветственной речью к Наполеону обратился по поручению Директории министр иностранных дел Шарль Морис Талейран, который, как никто, умел говорить изысканно и льстиво, что он доказал и на этот раз. Наполеон ответил на его затянувшееся восхваление «триумфатора войны и мира» короткой здравицей в честь Революции, Директории и своих солдат, после чего еще более льстивую речь произнес Баррас. Он даже возвысил Бонапарта над Цезарем: «Тот принес на нашу землю рабство и разрушение; Вы принесли его античной родине свободу и благополучие» [717] Barras P. Mémoires… Р., 1895. Т. 3. Р. 120–121. .

На этом приеме торжества во Франции по случаю триумфального возвращения Наполеона из Италии не закончились. Ведь Наполеон «становился тогда не только идолом солдат, пугалом тиранов, надеждой народов, но и божком передовой интеллигенции» [718] Трачевский А. С. Цит. соч. С. 98. . 25 декабря Национальный Институт (высшее научное учреждение во Франции, соответствующее нашей Академии наук) избрал Наполеона одним из его членов, которых доныне называют «бессмертными». На единственное место по отделению физико-математических наук, освободившееся после эмиграции и исключения Л. Карно, претендовали 12 кандидатов. Наполеон получил абсолютное большинство голосов — 305 (его ближайший конкурент, инженер-генерал А. Дийон — 166) [719] Кастело А. Бонапарт. С. 207. .

Наполеон был тронут таким вниманием к нему светил научного мира. «Голосование выдающихся ученых, членов Института оказало мне честь, — заявил он на приеме после его избрания. — Я сознаю, что прежде чем встать вровень с ними, мне придется еще долгое время оставаться их учеником» [720] Цит. по: Манфред А. 3. Цит. соч. С. 177. . Такая скромность гениального полководца только украсила его репутацию в среде ученых. Он с удовольствием общался с ними. Газета «Narrateur» («Рассказчик») свидетельствовала, что Бонапарт «поражал всех широтой и разнообразием своих познаний»: свободно рассуждал о математике с академиками Ж. Л. Лагранжем и П. С. Лапласом, о метафизике — с одним из трех будущих консулов Французской республики Э. Ж. Сьейесом, о поэзии — с будущим академиком Мари-Жозефом Шенье (братом знаменитого Андре Шенье, казненного якобинцами в 1794 г.), о политике — с бывшим комиссаром Конвента Ж.-А. Галлуа, о юриспруденции — с членом Совета пятисот П. К. Ф. Доно [721] Кастело А. Бонапарт. С. 207. . Отныне он не только в письмах и служебных бумагах ставил рядом со своим именем «член Института», но даже приказы по армии подписывал так: «Бонапарт, член Национального Института, командующий армией». «Звание члена Института, — справедливо подчеркивает А. 3. Манфред, — он ставил выше должности командующего армией» [722] Манфред А. 3. Цит. соч. С. 178. .

Завершал тогда череду торжеств в честь Наполеона многолюдный прием в особняке Министерства иностранных дел под названием Галифе с приглашением около 500 особ из республиканской (военной, политической, научной, литературной) элиты 3 января 1798 г. Устроил этот прием Талейран. Он как нельзя более постарался угодить Бонапарту и его супруге. Каждого из приглашенных гостей хитрый лис просил не появляться в одежде английского производства. Витую лестницу он приказал украсить цветами, залы — гирляндами, а дворцовый сад декорировать под военный лагерь: были раскинуты палатки, шеренги солдат всех родов войск в новенькой форме выстроились по стойке «смирно», а над ними огнем горел клич: «Да здравствует Республика!» [723] См.: Борисов Ю. В. Шарль Морис Талейран. М., 1986. С. 125.

Бал в Галифе продолжался до 7 часов утра. Царила на нем (как и прежде — в Момбелло и где угодно) Жозефина, а самым примечательным его эпизодом стал неожиданный для всех диалог Наполеона с мадам Анной Луизой Жерменой де Сталь (1766–1817 гг.).

Разносторонне талантливая (и крайне амбициозная) женщина, дочь крупнейшего французского финансиста, бывшего министра Людовика XVI Жака Неккера, уже к 1797 г. известная во Франции, а позднее европейски знаменитая писательница, мадам де Сталь, судя по ее восторженным письмам к отцу, была той зимой 1797–1798 гг. без ума от «корсиканца со стальными глазами» [724] См. Манфред А. 3. Цит. соч. С. 179. Подробно: Guillemin Н. Madam de Staël, В. Konstant et Napoléon. P., 1959. . Поскольку Талейран был ей очень обязан (именно де Сталь уговорила Барраса назначить его министром иностранных дел), он пригласил ее на бал 3 января и познакомил с Наполеоном. Должно быть, она решила в тот вечер обольстить прославленного «корсиканца» и сразу же в краткой, но не по-женски пафосной речи восславила его. Наполеон слушал и смотрел на нее бесстрастно. Тогда де Сталь, не теряя надежды заинтересовать его собою, задала ему вопрос, который явно был подготовлен заранее: «Скажите, генерал, какую из женщин, здравствующих или ранее живших, вы назвали бы первой женщиной в мире?» Наполеон на мгновенье задумался, все вокруг притихли, и де Сталь, возможно, успела предвкусить свое торжество: вот сейчас этот баловень судьбы назовет ее имя! Ответ Наполеона ошеломил и оскорбил ее: «Ту женщину, сударыня, которая родила больше всего детей!» [725] Las Cases E. Le memorial de Sainte-Hélène. T. 2. Р. 174. Так в один день Наполеон — этот кумир мадам де Сталь (которая, кстати говоря, не имела детей), словно в сказке, обернулся ее врагом. Отныне и на всю жизнь.