Сергей Дашков - Юстиниан

Нельзя сказать, что император не пытался бороться с коррупцией. Пытался, причем, в отличие от предшественников, делал это системно, особенно в первые годы власти. Так, согласно выкладкам российского исследователя В. А. Серова [292] Серов , 2000. С. 41–43. , количество конституций по данному вопросу нарастало: с двух в 528 г. до одиннадцати в 530-м. Затем — резкий спад. Исследователь также замечает, что «важной особенностью антикоррупционной политики Юстиниана были, впрочем, не сами многочисленные запреты и многообразные угрозы… а использование при этом риторических оборотов, которые в совокупности могли бы составить соответствующий раздел государственной теории» — то есть призывы императора к судьям судить по закону, чиновникам — работать бескорыстно, сентенции о несправедливости обогащения лиц, которые должны служить общественному благу.

Поскольку управлять коррупцией не удается даже гению, методы Юстиниана, вне зависимости от его целей, привели к образованию своего рода «вертикали растления». Легко представить, какие злоупотребления начались в византийском обществе и какие средства были расхищены при реализации мегапроектов Юстиниана!

Но гражданам всех сословий оставалось лишь нести на собственных плечах тяжкое бремя налогов. По этому поводу сам автократор откровенно высказывался в одной из новелл: «Первая обязанность подданных и лучшее имеющееся у них средство благодарения императора за попечительность — уплачивать с безусловным самоотвержением общественные подати полностью» [293] Цит. по: Диль , 2010. С. 64. Таким образом, император посягнул на «привилегию» знати не соблюдать налоговые законы ( Курбатов , 1991. С. 244). .

Одновременно с упорядочением гражданского управления император то же самое сделал и в отношении церкви, издав в 535 году две специальные новеллы, адресованные Вселенскому патриарху Епифанию.

5-я новелла регламентировала вопросы монашеской жизни. Было установлено, как должен основываться монастырь, кто может стать монахом, вводился трехлетний срок послушничества перед пострижением, были отрегулированы некоторые бытовые вопросы (например, строго заповедано, чтобы каждый лежал «на своей собственной подстилке» [294] Максимович , 2007б. С. 43. ). Император прописал имущественные вопросы — ведь при поступлении в монастырь человек передавал церкви свое имущество без права истребования назад, а у него могли быть дети и другие родственники, которых нельзя было лишать минимально установленной законом доли наследства (в те годы — четверти всего имущества), или жена, которой следовало возвратить приданое. Оставление монашеской жизни и обратный уход «в мир» наказывались присвоением за «непостоянство» статуса оффициала в штате наместника провинции. Если монах становился церковнослужителем в том сане, в котором для обычного клирика дозволялся брак, но надумал бы жениться, ему воспрещалась любая гражданская карьера.

6-я новелла посвящена скрупулезному перечислению того, что должно и чего не должно делать при поставлении в епископы или пресвитеры. Безусловно, это не стопроцентно оригинальный документ (в его основу легли «Правила святых апостолов»), но многое в развитие этих правил император внес от себя — совершенно в том же духе, что и в законы по гражданскому управлению. Так, поставивший епископа за суффраний, то есть за взятку, подвергался извержению из сана (29-е Апостольское правило), а выплаченные средства (или стоимость подарка) — конфискации в пользу церкви (это уже от Юстиниана). Аналогичным штрафом, но в двойном размере от полученного, наказывался и посредник в даче взятки из числа мирян. «И еще должен твердо знать тот, кто купил епископский сан за деньги или подарки, что, если он до этого был диаконом или пресвитером, а потом через подкуп (δωροδοκιαν) получил <���епископское> священство, он не только лишится епископства, но и прежний его сан (schma) не останется за ним, как то: пресвитерский или диаконский. Таким образом, он лишится своего сана как недостойно возжелавший недолжного и к тому же будет исключен из всякого священного чина» [295] Максимович , 2007. С. 34. . Епископам воспрещались недозволенные отлучки: оставление епархии более чем на год по иной причине, нежели приказ императора, визит в Константинополь без разрешения вышестоящего архиерея (поскольку епископы путешествовали, как правило, со своим штатом, такие поездки недешево обходились или общине, или государству — если использовалась государственная почта). Куриалу или оффициалу рукоположение в епископы или пресвитеры затруднялось: куриалу, например, следовало отдать четверть имущества в казну. Воспрещалось (опять же во избежание лишних трат общины) рукополагать клириков в чрезмерном количестве. При поставлении епископа любой клирик или мирянин был вправе огласить то, что, по его мнению, препятствовало хиротонии, — и она останавливалась до вынесения результатов расследования, в противном же случае лишались сана и тот, кто рукополагал, и поставляемый. Любой житель империи мог пожаловаться властям на нарушение правил епископом или священником.

Закономерным явлением, логично вытекающим из церковных установок того времени, стала отраженная в законодательстве тенденция к изживанию рабства как пережитка прошлого. Нет, император вовсе не был аболиционистом: рабы существовали до, остались и после него, — но именно при Юстиниане право стало максимально лояльным к рабам и было снято большинство сохранявшихся доселе в римском праве ограничений для отпуска этих людей на волю. Да, для полной ликвидации этого института потребовалось еще пять веков, но принципиальные изменения и в законодательстве, и в общественном сознании закрепились именно при Юстиниане. Огромным облегчением стала отмена закона Фуфия — Каниния (консулов 2 г. до н. э.), действовавшего в империи несколько веков. Согласно этому закону господин не мог отпустить на волю всех своих рабов, но только меньшую их часть (половину — если владел не более чем десятью рабами, треть — при числе рабов от 11 до 30, четверть — если их было от 31 до 100, и лишь пятую часть при большем количестве, но не более ста человек одновременно; владельцы одного или двух рабов из-под действия закона исключались). Конечно, милосердие императора переоценивать не стоит: бегство раба или вооруженный мятеж карались по-прежнему (бежавшему могли отрубить ногу, а вооружившегося против хозяина — казнить; хотя, если причиной бегства было жестокое обращение со стороны хозяина, таких драконовских мер не применяли).

А еще император приравнял всех вольноотпущенников, не различая их статуса, к римским гражданам. Важнейший шаг: теперь перед лицом закона вчерашние рабы могли отстаивать свои интересы без какого-либо ущемления. Нужно ли объяснять, каким благом оказалось это нововведение для сотен и сотен тысяч людей!