Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

В Маньчжоуго были вложены огромные средства, пропагандисты, писатели и поэты называли Маньчжурию «переселенческим раем» и призывали японцев поселиться там навсегда. Фотографы под прямым влиянием поэтики и эстетики журнала «СССР на стройке» манили японцев «дикими» просторами, которые им предстояло покорить [502]. Однако переселенческая пропаганда закончилась провалом – образ малонаселенной, холодной и обширной земли оказался японцам чужд [503]. В Маньчжурии все было не так, как в Японии: холод, снег, мутная вода, бесконечные просторы, от которых кружится голова. Там все было наоборот и даже океан и небо менялись местами. Находившаяся в Маньчжурии героиня рассказа Кавабата Ясунари «вышла из своего казенного дома на улицу и увидела, как с ветвей лиственницы падают на землю снежинки – словно облетающая сакура у нее дома. Она подняла молодые глаза к синему морозному небу, похожему на море в Японии» [504].

На эмоциональном уровне японцы отказывались признать колониальные земли своими. Это были другие земли, которые требовали к себе другого отношения. Империя существовала как единое государство, но внутренние границы – как административные, так и эмоциональные – были обозначены четко. И здесь на помощь приходил прежний управленческий и художественный опыт.

Одной из характерных особенностей традиционной управленческой модели являлось деление территории страны на центр и периферию. Деление на внутренние и внешние земли основывалось на традиционном конфуцианском воззрении, что качество земли определяет качество людей. В древности это были внутренний район Кинай (столица и пять прилегающих к ней провинций) и внешний район Кигэ (Кигай) (вся остальная страна). Считалось, что район Кинай обладает намного лучшими природными условиями и потому люди там тоже обладают «настоящей» культурностью. В период Токугава «второсортные» князья, бывшие соперники дома Токугава, именовались «внешними», а их владения не примыкали к Эдо. В XX в. концепт «внутреннего» и «внешнего» реализовался в делении империи на собственно Японию и ее колонии. Но в Японии редко употребляли понятие «колония» по отношению к японским заморским владениям («колонии» могли быть только у западных держав), оно было заменено более привычным территориальным концептом.

Согласно этому подходу, территория великой японской империи была поделена на внутренние и внешние земли (найти и гайти). Под внутренними землями понималась собственно Япония (Хонсю, Кюсю, Сикоку, Хоккайдо и прилегающие мелкие острова), к внешним землям относились колониальные приобретения недавнего времени (Тайвань, Корея, южный Сахалин, «острова южных морей» – Маршалловы, Каролинские и Марианские). Согласно законодательству 1918 г., обитатели «внутренних» и «внешних» земель обладали разными правами, внешними землями управляли генерал-губернаторы, т. е. чиновники, назначаемые из центра.

По мере увеличения присутствия японцев в тех или иных регионах земного шара эти земли представили в общественном сознании как «гайти», хотя официально они не имели такого статуса. Это и Маньчжоуго, и территории, оккупированные японской армией во время Второй мировой войны. Те места за пределами Японии, где сосредоточивалось относительно большое количество японцев-мигрантов, тоже могли именоваться «гайти» (японские сеттльменты в Китае, поселения эмигрантов в Центральной и Латинской Америке, Гавайи).

Внутренние и внешние земли имели разный статус в картине мира. Собственно Япония открыто позиционировалась как «божественная страна», обладающая непревзойденными природными характеристиками. Что до земель внешних, то в сознании японцев они представали совсем другими – тамошняя среда обитания, природные условия и климат отличались суровостью и недружелюбностью по отношению к человеку. Другими были и их насельники, это были неразвитые, малокультурные и маломоральные люди. Причем это касается сознания прежде всего «рядового» японца, желавшего иметь с аборигенами минимум контактов. И хотя правительство проводило пропагандистские кампании по поощрению браков между японцами и корейцами, они фактически закончились полным провалом. Таким же провалом закончились и кампании по переселению японцев на внешние земли – степень оседлости японцев оказалась чересчур велика. Японцы отправлялись туда по служебным и торговым делам, но осознавали себя в качестве «командировочных». Заветным желанием человека с таким сознанием было возвращение домой.

О прямой связи «земли» с качеством ее обитателей хорошо свидетельствует отношение к айнам. Основная часть айнов в конце XIX – начале XX в. проживала на Хоккайдо, т. е. на внутренних землях. Раньше ареал их распространения был намного шире, они проживали и на севере Хонсю, но «настоящие» японцы теснили их все севернее. По уровню «развития» айны превосходили аборигенов Тайваня, но находились на намного более «низком» уровне цивилизационного развития, чем корейцы. Однако и Тайвань, и Корея относились к внешним землям, а потому в японском общественном сознании айны Хоккайдо занимали более выгодное и престижное положение. По этой причине способности айнов к интеграции оценивались более высоко, чем жителей Тайваня (а среди них были не только аборигены, но и китайцы) и Кореи. Популярный историк, этнограф и публицист Кита Садакити подчеркивал, что айны отличаются прекрасными ремесленными навыками и воинским мужеством, в чем они похожи на японцев. А поскольку в их жилах уже есть частичка японской крови, то и ассимилировать их будет не столь трудно – стоит только научить их японскому языку и обычаям.

Айнов действительно начали призывать в армию в 1896 г. (что рассматривалось как привилегия), и они в количестве 63 человек участвовали в японско-русской войне, о чем с восторгом и умилением сообщали японские газеты, подчеркивая их героизм и вклад в победу. Количество сочувственных публикаций об айнах намного превосходит то реальное место, которое они занимали в японском обществе. Корейцев же стали призывать в армию на добровольной основе только в 1938 г. Обязательный призыв стал осуществляться с 1943 г., но корейцы, служившие, как правило, в частях, организованных по национальному признаку, обычно не принимали непосредственного участия в боевых действиях. Наибольший вклад корейцев в обороноспособность заключался в их принудительной отправке на предприятия, находящиеся на территории собственно Японии. Добровольный призыв в армию тайваньцев начался в 1942 г.

Деление на «внутреннюю» и «внешнюю» Японию подпитывалось убеждением, что территория собственно Японии отличается первозданной чистотой. Так же «чисты» и ее обитатели. Известный и плодовитый литератор Оомати Кэйгэцу (1869–1925) писал: «Наша Япония с ее зелеными горами и чистыми водами расположена посередине огромного океана, ее земля сама по себе является чистой. Со времен начала мира на протяжении трех тысяч лет нашей истории она ни разу не была испачкана [завоевана] иноземными странами, а потому и ее история сама по себе является чистой. В крови нашего народа мало примесей других народов, а потому она чиста сама по себе. Кроме того, наш народ любит добро и ненавидит зло, он прилепляется к правде и прогоняет кривду, он любит прямое и не жалует изогнутое, он помогает слабым и разбивает сильных, он обладает верноподданничеством, сыновней любовью, справедливостью, мужеством, чувством изящного, понимает очарование вещей, а потому это чистый народ. И поэтому издавна нашу Японию называют страной Конфуция, расположенной в Восточном море» [505].