Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Являясь мыслителем широкого профиля, Вацудзи Тэцуро придумал такую классификацию природных зон: муссонный климат (Индия, Япония, частично Китай), пустыня (мир Ветхого завета – арабы и евреи), пастбищная зона (Древняя Греция и Европа). Япония относится к зоне муссонного климата, где он имеет значительную специфику. Принципы такой классификации вызывают вопросы, однако не будем забывать, что построения Вацудзи имели в Японии большой успех среди широкой публики, а это означает, что строгие основы классификации мало беспокоили ее. Скорее, публике было важно само наличие классификации, где Япония занимала особое положение. Японцы хотели, чтобы им придумали такую Японию, естественная любовь к которой получила бы «научное» оправдание.

Согласно Вацудзи, главными свойствами муссонного климата являются жара и влажность. Человек не в состоянии бороться с ними, эти факторы действуют парализующим образом на его волю, делают его пассивным наблюдателем. Отсутствие смены четырех времен года порождает однообразие окружающей среды, лишает обитателей муссонного климата исторического сознания. Репрезентацией такого менталитета выступает Индия. Тамошняя природа «обволакивает» человека, провоцирует пассивное и одновременно восторженное отношение к окружающей среде, индиец не покоряет природу, а индийские мыслители не вырабатывают оппозиции человек/природа, что является огромным контрастом по сравнению с построениями философов Древней Греции и впоследствии Европы.

Миром пустыни управляют изнуряющая жара, недостаток воды, унылость пейзажа. Условия жизнитаковы, что исключают выживание в одиночку, а потому требуется четкая общественная организация и сильная власть. Недостаток ресурсов способствует воинственности и захватническим войнам, отношения между людьми характеризуются враждебностью. В пустыне главной гарантией выживания является деятельность человека, природа же как таковая ценности не имеет. Примат антропогенного приводит к тому, что жители пустыни отдают предпочтение не привольным природным формам – они видят красоту в симметрии. Характерный пример представляют собой египетские пирамиды.

Пастбищная зона – это сочетание влажности и сухости. Главное свойство этой пастбищной земли заключено в том, что без участия человека она порождает только сорняки, а это создает ситуацию, когда в отношениях между человеком и окружающей средой главная роль принадлежит человеку. Преодолевая сопротивление природы, люди пастбищ, в отличие от обитателей пустынь, вступают в конфликтные отношения внутри группы, одна часть коллектива порабощает другую. Так, например, произошло в Древней Греции, где были свободные жители полисов (рабовладельцы) и подобные скоту рабы. Такое устройство жизни приводит к экспансионизму и созданию империй. Рабовладение в Америке является логическим продолжением такого порядка вещей и отражает тот факт, что человек выступает «хозяином» (победителем) по отношению к природе.

В Японии, разумеется, все обстоит по-другому. Благодаря приносящим влагу муссонам растительный мир Японии чрезвычайно богат. В то же время, в отличие от южно-муссонных стран, в Японии четко выражены четыре времени года. Кроме того, Япония – это страна тайфунов. С одной стороны, они всегда приходят приблизительно в одно и то же время, но с другой – неизменно имеют внезапный характер. Кроме того, в Японии выпадает и редкостно много снега. Поэтому одним из символов японского пейзажа является покрытый снегом бамбук [522].

Многообразие погодных условий обеспечивает уникальное богатство природной среды, а она, в свою очередь, создает богатство натуры японца, в которой сочетаются и южно-муссонная пассивность-подчинение, и лабильность психики (времена года), и взрывные (воинственные) характеристики (тайфуны). Этот характер описывается в растительном коде через образ сакуры – буйно и дружно цветущей и так же дружно сбрасывающей свой цвет. Последнее символизирует готовность японца к смерти, продемонстрированную онемевшему от восхищения миру во время японско-русской войны [523].

Такое же проявление природной среды в японском характере Вацудзи обнаруживает и в любовных отношениях. По его мнению, нигде в мире любовные отношения не описываются как столь сокровенно-умиротворенные и в то же время как столь интенсивно-взрывные, неистовые, как это происходит в Японии. В качестве доказательства он предлагает перечесть любовные истории, которые содержатся в «Кодзики». Этот изначальный потенциал не смог выхолостить даже буддизм, который в своем японском проявлении не делает разницы между духом и телом. Традицию двойного самоубийства, которое стало «основной темой» искусства эпохи Токугава, Вацудзи относит к чисто японскому дискурсу. «С помощью отрицания жизни происходит утверждение любви. Сердце, желающее вечной любви, кристаллизуется в результате мгновенной экзальтации» [524].

Такую же умиротворенность (соблюдение конфуцианских норм семейного общежития) и неистовость (готовность к самопожертвованию, в своей крайней форме доходящему до кровной мести) Вацудзи находит и в японской семье, которая является высшей ценностью – намного большей, чем жизнь каждого из ее членов. Что до Европы, то здесь нечто подобное сыновне-родительской почтительности можно обнаружить только в еврейских семьях. Коллективистский дух японской семьи обнаруживается и в структуре жилища, где членение пространства определяется раздвижными перегородками, которые невозможно запереть на ключ. Вацудзи полагает, что японская семья и дом остались практически не затронутыми западным влиянием. Не случайно, что и японское государство мыслится как единая семья.

Многообразие (богатство) природной среды обитания было неотъемлемым качеством природы Японии и в сочинении Сига Сигэтака. Восприятие последнего обусловливалось в первую очередь «зрительным кодом», он «пропускал» природу через глаз. Что до Вацудзи Тэцуро, то его изобретением стало восприятие через тело и тактильность.

Как и Сига, Вацудзи считал влажность главным свойством японского климата. По его мнению, это свойство, воспринимаемое через тело и в особенности через кожу, сказывалось в результате на всем строе ощущений японца и, следовательно, на устройстве японской культуры. С точки зрения придания культуре уникальных черт такой подход оказался чрезвычайно эффективным. Ведь тактильность была слабо объективирована в западном культурном дискурсе. Она была слабо объективирована и в традиционном японском письменном дискурсе, однако современные японские мыслители обнаружили, что эта операция возможна.

Знаменитый писатель Танидзаки Дзюнъитиро (1886–1965) воспевал красоту японской женщины, у которой по сравнению с европейками более привлекательный цвет кожи и которая приятнее на ощупь. В 1931 г. он писал: «Красотой фигуры и телосложения восточная женщина уступает женщине европейской, но красотою кожи, ее мелкой текстурой она ее превосходит… Восточная женщина (по крайней мере, с точки зрения японца) превосходит европейку и на ощупь… С точки зрения мужчины, на европейскую женщину лучше смотреть, чем заключать ее в объятия, с женщиной же восточной все наоборот» [525]. Что до Вацудзи Тэцуро, то он обнаружил, что тактильность возможно объективировать применительно к природе, т. е. задать такие параметры описания, которые отсутствовали в западной культуре. Благодаря этому действительно возникало ощущение уникальности японского восприятия – сравнить его оказывалось не с чем. Отсутствие ссылок на конкретные проявления тактильности в традиционной письменной культуре облегчало задачу Вацудзи, исходившего из ощущений собственного тела. В его работе нет ни одной цитаты, принадлежащей японцу. Иногда складывается впечатление, что с реальной японской традицией он не был знаком основательно. Однако тело Вацудзи Тэцуро оставалось при этом все равно телом японца. Это тело, его ощущения и составляли доказательную базу.