Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

«Влажность оказывает огромное влияние на восприятие человеком атмосферы. Частые изменения плотности воздуха, которого мы касаемся (здесь и дальше выделено нами. – A.M. ) в Японии (утренний туман, вечерняя или весенняя дымка), способствуют обостренному восприятию времени года и часа суток, возбуждают чувство спокойствия или свежести. Кроме того, это придает осязательность самому пейзажу. И в этом отношении эти частые изменения представляются чрезвычайно существенными. Что до обделенной влагой европейской атмосферы, то она может порождать монотонную взвесь в воздухе, но она не настолько текуча, чтобы вызывать тонкие перемены в нашем настроении. Монотонность облачных дней в Европе северной, монотонность яркой голубизны неба в Европе южной – это безусловное свойство, присущее всей Европе. Это свойство имеет тесную связь с температурными изменениями. Да, термометр регистрирует в Европе перепады температур в течение одного дня, но это всего-навсего физическое явление, оно не сказывается заметно на наших ощущениях. Разнообразны эффекты, которые производят сочетания влажности и температуры (будь то ночная летняя прохлада, утренняя свежесть, осеннее тепло днем и кожный холод вечером) на перемены в настроении и ощущениях благодаря быстрым переменам в этом сочетании. И даже зимой после утреннего холода, который мы ощущаем кожей, от солнышка приходит ощущение тепла. Всего этого разнообразия мы не можем испытать на себе в Европе». Потому что, как утверждает Вацудзи Тэцуро, там, в Европе, или сплошная летняя жара, или сплошной зимний холод. «С точки зрения влияния на душевное состояние ощущения телом холода не важно, какая температура – минус три или минус десять. Если в [зимний] солнечный день выйти на освещенное место, то даже это солнце не будет давать никакого тепла – оно все равно что луна». Не то в Японии, где стоит сделать шаг в сторону от теплого солнца в тень, как мгновенно «холодный ветер пронзает кожу» [526].

«Природные условия» и их кожные реципиенты, о которых говорил Вацудзи Тэцуро, вполне можно определить как «воображаемые». Житель Севера, познавший на своей шкуре (коже), что такое мороз, мог бы квалифицированно возразить на утверждение, что между тремя и десятью градусами мороза не существует большой разницы. Тем не менее эти и другие рассуждения как самого Вацудзи Тэцуро, так и ему подобных обладали для тогдашних японцев достаточной убедительностью. Мыслительные операции, которые они проделывали в рамках творимой ими знаковой картины мира, обладали автономностью по отношению к реалиям. Теория не поверялась практикой, но мысль о необходимости такой процедуры мало кому приходила в голову.

Вывод из этих рассуждений мог быть, естественно, только один – тонкость и богатство телесных (кожных) ощущений, испытываемых только японцами и только в Японии, что находит соответствие в уникально тонкой душевной организации, которая продуцирует необыкновенное тонкое искусство. В этом отношении Вацудзи воспроизводил ту же самую схему, которую предлагал Сига Сигэтака: уникально красивая и многообразная земля – уникально чувствительные люди – удивительно тонкое искусство.

В отличие от Европы японское искусство, по мнению Вацудзи, характеризуется не «примитивной» прямой линией, а линией изогнутой (напомним, что, согласно китайско-японским демонологическим представлениям, злые духи способны перемещаться только по прямой линии). В японском искусстве отсутствует и «примитивная» симметричность. В Европе видна «антропогенизация ландшафта», там доминирует идея торжества по поводу победы человека над природой, что видно и в «геометричности» западного искусства. Примером может послужить римский, а затем и европейский сад с его четким планом, прямыми аллеями и дорожками, круглыми (или квадратными) площадками и прудами, прямыми стволами деревьев и подстриженными кронами. И такой «искусственный сад» убивает природную красоту.

Что до сада японского, то в нем заключена идея «очищения и идеализации красоты природного начала». Европейцы считают японский сад эквивалентом английского «нерегулярного» сада, но на самом деле английский сад всего лишь огороженная часть природы, а потому в нем начисто отсутствует элемент «искусства». Японский же сад не является частью непреображенной природы. Такой сад требует постоянного ухода. «В создании сада японцы выявляют совсем другой принцип: из хаотичной и неупорядоченной природы создать порядок и закономерность. При этом усилия человека по внесению порядка в природу направлены не на сокрытие природного, а на следование природному. Защищая эту природность, человек следует внутренним принципам природы. Выдергивая сорную траву или устраняя другие помехи, он помогает природе выявить себя. Именно таким образом человек выявляет чистые природные формы – очищенные от хаоса и неупорядоченности». Именно поэтому в качестве растительности для сада деревья и кустарники подбирают таким образом, чтобы лучше выявить каждое время года – и тогда мы будем наблюдать меняющуюся гармонию, которая преображается в соответствии с четырьмя временами года. При этом невозможно постичь с помощью рационального метода, каким образом создается эта гармония. Поэтому нужно просто следовать уже имеющимся образцам [527].

Таким же образом и во всем японском искусстве преобладает тонко преображенное природное начало, концепция выявления закономерностей природы, а не идея победы человека над природой. Это касается и живописи, и произведений декоративно-прикладного искусства, предметов японского быта вообще. Похожие закономерности заложены и в других искусствах – музыке, поэзии, литературе, театре. «Таким образом, вряд ли кто сможет отрицать факт, что в отношениях между природой и человеком характерные особенности этой природы определяют характерные особенности жизни человека». А потому, размышляет Вацудзи Тэцуро, невозможно полностью перенять чужой стиль жизни: «Японцы, которые с тщанием заимствуют европейскую цивилизацию, не в состоянии полностью вестернизировать свою одежду, еду; они по-прежнему привержены кимоно, рису и циновкам-татами – не вследствие ли того, что этот стиль жизни в наилучшей степени соответствует временам [японского] года и времени [японских] суток?» [528]

Вера Вацудзи в первозначимость природного фактора была беспредельна. В конце своей книги он, бросая камень в огород японских социалистов (он называет их «обрусевшими японцами»), утверждает: свергнуть природу еще труднее, чем свергнуть буржуазию [529].

В осмыслении японского и западного искусства Вацудзи Тэцуро являлся продолжателем дела, начатого еще публицистами журнала «Нихондзин», которые подчеркивали уникальность японского взгляда. Еще в 1895 г. там была помещена статья «Создадим новую восточную эстетику», где были сформулированы те черты, которые отличают искусство западное от искусства восточного (в данном случае «восточное» и «японское» являются синонимами). Западная цивилизация, ее культура и искусство характеризуются как механические, материалистические, эмпирические, индуктивные, аналитические, математические, видимые, прозаические, светские, прогрессивные. По этим позициям параметры восточной культуры диаметрально противоположны. Цивилизация, культура и искусство Востока описываются как символические, нематериалистические, естественные, дедуктивные, холистические, чувственно воспринимаемые, сокрытые, поэтические, духовные, застывшие [530].