Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Показательный пример представляет холм Уэно, который являлся для Эдо особо значимой сакральной точкой. Холм Уэно располагался к северо-востоку от сёгунского замка, а это направление требовало особой защиты от вредоносных сил – защиты, которую обеспечивали как огромный буддийский храмовый комплекс Канъэйдзи, так и духи захораниваемых там сегунов. Комплекс Канъэйдзи был назван так по девизу правления Канъэй (1624–1644), во время которого он начал строиться. Поскольку девизы правления провозглашали от имени императоров, это сообщало Уэно дополнительную ауру. Должности настоятелей храма Канъэйдзи занимали представители императорского рода. Помимо Канъэйдзи только три храма в стране были названы в соответствии с девизом: Энрякудзи (Киото), Кэнниндзи (Киото) и Кэнтёдзи (Камакура). Эта редкая честь требовала специального императорского указа.

Для обретения большей действенности культовые сооружения Уэно уподоблялись священным местам в императорском Киото: сам холм и построенные там храмы считались воплощением горы Хиэй (она тоже располагалась на северо-востоке Киото) с ее храмовым комплексом Энрякудзи. На холме Уэно была возведена и уменьшенная копия знаменитого киотоского храма Киёмидзу. Лотосовый пруд Синобадзу (использовался, в частности, для буддийской церемонии отпущения на свободу живых существ, в основном карпов) у подножия холма Уэно уподоблялся озеру Бива, которое можно наблюдать с горы Хиэй. При начале строительства Эдо пруд был небольшим, для увеличения сходства с Бива его существенно расширили, насыпали остров, считавшийся копией острова Тикубусима в озере-прототипе. На обоих островах – естественном и искусственном – имелись храмы, посвященные Бэндзайтэн (или Бэнтэн, санскр. Сарасвати) – буддийской богине, покровительнице музыки, защитнице, подательнице богатства и удачи. Считается, что сакуры, посаженные на холме Уэно, были доставлены из прославленного Ёсино.

Огата Гэкко. Бэндзайтэн

Холм Уэно был далеко не единственным местом в Эдо, который претендовал на то, чтобы быть символической копией киотоских достопримечательностей. Вслед за воспетой в поэзии киотоской горой Атаго (924 м) один из холмов Эдо получает такое же название (правда, высота этого холма не достигает и 30 м). Расположенные в Эдо сады князей-даймё часто воссоздают природную среду Киото. В Эдо строится и подобие знаменитого киотоского храма Сандзюсангэндо. Примеры такого рода можно множить. Они свидетельствуют: авторитетность Эдо в глазах современников в значительной степени определялась тем, что это никому доселе не известное место представляло модель столичного и околостоличного пространства в районе, где располагалась резиденция императора. Копирование знаменитых мест Киото придавало сёгунской власти определенную легитимность. В то же самое время такой подход свидетельствовал и о комплексе неполноценности режима Токугава – комплексе, который так и не был до конца изжит.

Реалии мирной жизни, ее стабильность создают ситуацию, когда общественная мысль приобретает оптимистический заряд. Буддийская идея о минувшем золотом веке и непрекращающемся упадке вытесняется на периферию общественного сознания. Известный астролог и географ Нисикава Дзёкэн (1648–1724) утверждал: нет никаких оснований считать, что прошлое было в чем-то лучше настоящего. Он не оперирует языком описания, принятым в буддизме. В качестве доказательства своего убеждения он обращается совсем к другим доводам. Так, в частности, он говорил: в противоположность распространенным в обществе пессимистическим настроениям нынешнее население стало намного больше, чем в прошлом, а продолжительность жизни отдельного человека стала не короче, а длиннее – ведь общий строй жизни стал «спокойнее», а питание лучше. Нынешние люди вовсе не уступают людям древности в «мудрости», поскольку теперь они читают книг «в десять раз больше». «Злодеи» случались и раньше, и нет никаких оснований считать, что их число теперь увеличилось. Нисикава не видит никакой деградации и в природе – камышовка как пела весной, так и поет сегодня, ласточки неизменно прилетают ко дню весеннего равноденствия, а улетают к равноденствию осеннему. С прежней регулярностью совершают свои перелеты гуси, отмеряет время кукушка. Как и в прежние времена, собака прибивается к человеку, кошка ловит мышей, волы и лошади покорно везут свою поклажу. Целительная сила растительных снадобий не утратила действенности, деревья по-прежнему годны для строительства жилищ. Камни остались теми же самыми по размерам и свойствам, что и в далеком прошлом. И если сама природа осталась неизменной, то было бы нелепо думать, что сам человек деградировал [346].

В отличие от сегодняшнего дня, когда принято подчеркивать бедную ресурсную базу Японии, расхожее мнение того времени заключалось в том, что Япония обладает всем необходимым для благополучного существования: «… наша страна изобильна пятью злаками [рис, ячмень, чумиза, бобы, просо], богата пятью металлами [золото, серебро, медь, железо, олово] и во всем испытывает достаток, потому, видимо, имеет полное основание не оглядываться на других» [347].

В период Токугава Япония позиционируется как страна счастья и благоденствия. Мыслители того времени неизменно возносили хвалы мирному правлению сёгуната. Конфуцианский мыслитель Исида Байган (1685–1744) писал: «Сегодня в Поднебесной царит мир. Благодаря этому благодатному, счастливому обстоятельству товары и ценности могут беспрепятственно доставляться в места, удаленные на несколько тысяч ри, хоть морским путем, хоть сухопутным, не опасаясь морских пиратов или лесных разбойников. В городах люди имеют возможность спокойно жить в своих домах. Если самураи, крестьяне, торговцы и ремесленники каждый на своем месте будут прилагать усилия к исполнению своего занятия, то они будут жить ни в чем не нуждаясь. Это заслуга милостивой человеколюбивой политики [сегодняшних] властей, вызывающая чувство благоговения… В свободное от трудов время [человек] имеет возможность любоваться луной или цветением сакуры и, кроме того, при желании изучать путь совершенномудрых… Благодеяние нынешнего государства настолько огромно, что может идти в сравнение с Небом и Землей и его едва ли можно описать с помощью кисти» [348].

Мыслители токугавского времени твердили о происходящих благоприятных переменах. Причем эти изменения напрямую связывались с благодетельностью и мудростью власти. Благодаря этим свойствам власть в состоянии даже изменить (окультурить) тот тип человека, который образуется ввиду дурного влияния на него «дикой» природы. В 1701 г. мыслитель Сэки Соко опубликовал сочинение под названием «Син дзинкокуки» («Новые записи о людях и провинциях»), представляющее собой несколько пересмотренный и осовремененный вариант «Дзинкокуки». В частности, в книге появились предисловие и послесловие, в которых автор изложил свое видение отношений между человеком и природой. И если «Дзинкокуки» обходит молчанием роль власти в этих отношениях, то Сэки Соко превозносит нынешнюю власть, т. е. сёгунат Токугава, за то, что тот проявляет свою цивилизующую функцию и превращает «человека природного» в «человека культурного». В предисловии к «Син дзинкокуки» утверждается: «Людские свойства имеют основой свойства земли. Поэтому название этой книги следует понимать как "Свойства людей и земля". Если не знать свойств земли, то не поймешь и того, что она порождает». Однако эта первичная связь между качествами земли и проживающим на ней населением не является единственным фактором, который определяет свойства людей. Огромное значение имеет и качество управления, а оно в настоящее время превосходно, и потому, в отличие от прошлого, нынешние люди поголовно обратились к доброму, они полны радости и наслаждаются жизнью [349].