Сергей Беляков - Весна народов [Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой]

«— Ну ее к черту! Пусть ищет сама!

— Но товарищ… Согласитесь… ведь это коммунистка.

Старая еврейка всем своим видом старается подтвердить свою принадлежность к партии…»

В конце концов «коммунистка» получила комнату и водворилась «революционным путем в чужую квартиру и семью».

Короленко, записав эту историю, не удержался и от грустного вывода: «„Мой дом — моя крепость“, — говорит англичанин. Для русского человека теперь нет неприкосновенности своего очага, особенно если он „буржуй“» [1491] Неизданный В. Г. Короленко: в 3 т. Т. 1. С. 68. .

Конечно, точно так же могли вселить в чужой дом и русского «товарища» или его матушку, тоже какую-нибудь «коммунистку». Но такова уж природа человека: что простят своему, то припомнят чужому. И если даже Короленко, образец толерантности и справедливости, обратил внимание на национальность «коммунистки», то что говорить о других?

Однако у «кровавой Розы» был и другой прототип. Если верить изданному в 1923 году в Берлине дневнику художницы Натальи Давыдовой, бывшей узницы Одесской губчека, то в Одессе работала некая чекистка по имени Роза Вакс. Дело было уже в 1920–1921-м. Роза Вакс исполняла роль «тюремного соглядатая», то есть следила за женщинами-заключенными, подслушивала их разговоры, провоцировала на откровенность собственными рассказами: «От ее глаз мало что можно было утаить — всё видят эти красивые, злые глаза» [1492] Киянская О. И., Фельдман Д. М. Очерки истории русской советской литературы и журналистики 1920–1930-х годов: Портреты и скандалы. М.: Форум, 2015. С. 293. . Роза Вакс хвасталась своей жестокостью, будто бы она лично расстреливала людей и не брезговала мародерством: «Восемнадцать обручальных колец сняла сама с руки». Мародерство стало источником ее благосостояния: «Зато ребенок мой воспитывается, как принцесса, ест куриный бульон каждые два часа; я получаю всё: башмаки, чулки, материю» [1493] Там же. . Бульон каждые два часа? Даже грудных младенцев кормят реже. Но сказано это было явно в расчете на эффект: вот, мол, какая я богатая! Куриный бульон как доказательство жизненного успеха. Даже на благодатной Украине жили уже бедно, и если не голодали, то нуждались сильно.

Но личность этой Розы так и осталась загадкой. В 1930 году в Киеве, а затем и в Москве объявилась некая Роза Иосифовна Эфрус, которая утверждала, будто она — Роза Вакс, бывшая сотрудница ЧК, участница Гражданской войны и член партии с 1918 года. Двадцать три человека в Киеве «засвидетельствовали ее личность и чекистскую деятельность». В Москве ее личность подтвердили сотрудник наркомата обороны Абрамов, некая Л. Вольштейн и советский писатель и журналист Яков Бельский: «Я, Бельский Яков Михайлович, уполномоченный по борьбе с контрреволюцией Одесской губернской Чрезвычайной Комиссии, знаю тов. Розу Вакс с 1920 г. как чекиста…» [1494] Киянская О. И., Фельдман Д. М. Очерки истории русской советской литературы и журналистики 1920–1930-х годов. С. 292. Роза Вакс сумела не только восстановить партийный билет, но и получить персональную пенсию и даже орден Красного Знамени. Однако уже в 1935 году НКВД Украинской ССР провел расследование, разоблачившее Розу как самозванку и авантюристку [1495] Там же. С. 291–292. . Но если Роза Эфрус и присвоила себе биографию Розы Вакс, из этого не следует, будто настоящей Розы Вакс не было.

Вспомним о поездке Марины Цветаевой на Тамбовщину. Это было в сентябре 1918 года, неподалеку от станции Усмань [1496] Сейчас на территории Липецкой области. . Но продразверстки на юге России осенью 1918-го и на Украине весной 1919-го не так уж различались, мало различался и национальный состав продотрядовцев. В деревню Цветаева попала вместе с вполне интернациональной бандой, где были и русские, и евреи. И вот интересно, как она воспринимает тех и других.

Один русский ей скорее неприятен: «…чичиковское лицо, васильковые свиные прорези глаз. Кожу под волосами чувствую ярко-розовой. Смесь голландского сыра и ветчины». Но вот уже русский мальчишка-адъютант гораздо симпатичнее: «Круглое лицо, голубые дерзкие глаза, на белых, бараном, кудрях лихо заломлена фуражка. Смесь амура и хама».

В другого продотрядовца Цветаева, кажется, влюбилась. Читала ему свои стихи (и переписала на память), подарила книжку о Москве и серебряный перстень с двуглавым орлом. Описание нежное-нежное, почти восторженное: «Стенька Разин. Два Георгия. Лицо круглое, лукавое, веснушчатое: Есенин, но без мелкости. Только что, вместе с другими молодцами (где Стенька, там у нее „молодцы“, а евреев зовет „опричниками“. — С. Б. ), вернулся с реквизиции. <���…> Разин! — Не я сказала: сердце вызвонило!» [1497] Цветаева М. И. Вольный проезд. С. 439, 440.

Интерес Марины Ивановны к этому «Стеньке» (его подлинного имени мы не знаем, да это и неважно) совершенно определенный, и здесь дело уже не в национальности. Но для нас важнее другое. Евреев как мужчин она даже не воспринимает. Нет ни одной черты, ни намека на внешность. Правда, она называет их фамилии, может быть, подлинные, а может, навеянные ей священной историей (Левит) или текущей политикой (Каплан). Пишет она о евреях с иронией, пожалуй, даже не без сарказма: «Еврей со слитком золота на шее»; Рузман — «…еврей-семьянин („Если Бог есть, он мне не мешает, если нет — тоже не мешает“)»; Левит… Этому характеристики вообще не досталось, зато в разговоре он показан человеком явно мерзким: «Ваши колокола мы перельем на памятники», «Вы изволили выразиться про идейную жертву — жид?!»

Но самой колоритной персоной показана еврейка, «жена опричника со слитком»:

«— Это у вас платиновые кольца?

— Нет, серебряные.

— Так зачем же вы носите?

— Люблю.

— А золотых у вас нет?

— Нет, есть, но я вообще не люблю золота: грубо, явно…

— Ах, что вы говорите! Золото — это ведь самый благородный металл. Всякая война, мне Иося говорил, ведется из-за золота».

Сколько словесного яда!

На прощание Цветаева устроила этой корыстной, но наивной местечковой еврейке целый спектакль. Назвала свое «настоящее» имя:

«— Циперович, Мальвина Ивановна.

(Из всей троичности уцелел один Иван, но Иван не выдаст!)

— Представьте себе, никак не могла ожидать. Очень, очень приятно.

— Это моего гражданского мужа фамилия, он актер во всех московских театрах.

— Ах, и в опере?

— Да, еще бы: бас . Первый после Шаляпина. — (Подумав.) — …Но он и тенором может.

— Ах, скажите! Так что, если мы с Иосей в Москву приедем…

— Ах, пожалуйста, во все театры! В неограниченном количестве! Он и в Кремле поет.

— В Крем…?!

— Да, да, на всех кремлевских раутах. <���…>