Иван Орленко - Крылатые торпедоносцы

Поcле первых же «вывозных» полетов он вел себя точно так же, как и другие его сверстники, прибывавшие в полк до него и после него. Пустите в бой! Он просил, требовал, доказывал.

– Не торопись, – урезонивал его командир эскадрильи капитан Мещерин. – Твое от тебя не уйдет.

– Но я же летать люблю… я умею летать, товарищ капитан, – горячился Полюшкин. – До каких же пор мне на земле сидеть? Война ведь кончается!..

Сейчас я уже не помню, кто из наших опытных летчиков возглавил группу, когда мы выпускали Полюшкина в его первый боевой полет. Это всегда маленький праздник, тожественный и немного грустный, мне он всегда чем-то напоминал первосентябрьские проводы первоклашки в школу. Вот механик сержант Зац доложил о готовности самолета к вылету, помог летчику поудобнее устроиться в кабине, поправил парашют, шлемофон.

– Не забудь переключить баки, – уже вдогонку кричит инженер полка А.И. Медведев, хотя его голос тут же тонет в грохоте моторов.

– Счастливого полета! – машут всем руками, пилотками, фуражками остающиеся на земле.

В том первом боевом полете к Валентину пришла и его первая победа: их группа потопила крупный транспорт.

На фронте молодые летчики быстро мужали, становились суровыми, сосредоточенными, не по годам взрослыми. Первая победа позволяла им не только испытать радость, но, прежде всего, самоутвердиться, почувствовать уверенность в себе, поверить в свое оружие. Первая победа – как удачный аккорд в музыке. И Полюшкин после первого удачного боевого вылета раскрылся как великолепный воздушный боец. Он летал, казалось, не замечая усталости, и постоянно просил, требовал: летать, летать, летать… Пять раз он приводил самолет на аэродром подбитым. Однажды его торпедоносец приземлился с 52 пробоинами. Техники осмотрели машину и ахнули: оторван кусок руля глубины, перебита вся внутренняя проводка.

– Ты что, Валентин, на энтузиазме прилетел?

– Ничего, – отмахнулся тот, – сейчас полечу добивать фрицев… Разрешите, товарищ капитан, вылететь на другой машине?

– Остынь, отдохни, – пытался отговорить его Мещерин. – Есть кому лететь и кроме тебя.

– Разрешите, товарищ капитан! Они же тут, совсем близко!.. Только туда и обратно… – Он упрашивал так настойчиво, что отказать ему было невозможно.

В воздухе Полюшкин бы неудержим. Что интересно, в его действиях не было шаблона. Он не повторялся. Умел мгновенно схватывать расположение кораблей в конвое и находить в нем слабые места, плохо простреливаемые пути подхода. В атаке и выходе из зоны огня он делал резкие повороты со скольжением, и вечером, подводя итоги боевой деятельности за день, мы всегда убеждались, что сегодня он действовал не так, как вчера, что опять применил что-то новое, свое. Он был безгранично увлечен своим тяжелым и опасным делом. Казалось, что ему неведомо чувство страха. Как-то при подходе к цели у него прямым попаданием разворотило левый мотор. Еще не поздно выйти из боя и попытаться дотянуть до аэродрома. Но Валентин не свернул с боевого курса, на одном работающем моторе он вышел на транспорт и потопил его. И лишь после этого взял курс на свой аэродром. Механик Зац осмотрел машину и волосы у него встали дыбом – он насчитал около 300 осколочных и пулевых пробоин. Просто удивительно, что никто из экипажа не пострадал.

После чествования наших Героев и сбитого Позником «юнкерса», первая половина марта подарила нам еще один радостный день. Группа торпедоносцев – Башаев, Кулинич, Петров и Полюшкин – потопила 4 крупных транспорта общим водоизмещением 30000 тонн. На долю экипажа Полюшкина достался «восьмитысячник». Истребители прикрытия, сверху наблюдавшие разгром вражеского конвоя, не пытаясь сдержать восхищенные, кричали по радио открытым текстом:

– Молодцы, торпедоносцы! Ну, молодцы!

На командном пункте, на самолетных стоянках – всюду специальные боевые листки, плакаты с именами победителей. Вечером каждому экипажу преподнесли именные торты. И, как нельзя более кстати, на базе оказалась московская концертная бригада. Артисты мастерски вставили в свои куплеты фамилии отличившихся, и весь концерт словно посвятили героям дня. Здорово получилось!

А следующий день едва не кончился для экипажа Полюшкина трагически. 13 марта он вылетел ведомым у своего боевого друга Виктора Кулинича. Погода – «балтийская», сплошной туман. Все же разведчики, обнаружившие вражеский конвой, не подкачали, их данные оказались абсолютно точными. Торпедоносцы дерзко, с ходу атаковали и потопили транспорт. Однако самолет Полюшкина получил над целью повреждение – пробило бензобак центроплана и фюзеляж. Бензином облило штурмана Яковлева и стрелка-радиста Плеханова, Казалось, пожар неминуем. Только – не пожар! Хуже пожара ничего не бывает… Но Полюшкин не растерялся, он перекрыл поврежденный бензобак и продолжал полет. Кулинич не оставил товарища в беде. Он все время летел немного выше и сзади, прикрывая Полюшкина от возможного появления вражеских истребителей, подбадривал, давал советы. Приземлились благополучно.

– Ну, пронесло… – выдохнул Плеханов, снимая лямки парашюта.

Чем скорее мы приближались к полной победе над гитлеровским фашизмом, тем яростнее, ожесточеннее сопротивлялся противник. Сейчас написано много книг о том, какой дорогой ценой человеческих жизней было заплачено за взятие твердыни прусской военщины – города и крепости Кенигсберга. Напряжение боев на фронтах остро ощущали и мы, авиаторы. Каждый день боевой работы оборачивался бессонными ночами для технического состава, потому что израненные машины требовалось вводить в строй в сжатые сроки. Передо мной – выписка из рапорта старшего инженера полка Яковлева. В нем сообщается, что из девяти вылетавших на боевое задание самолетов получили значительные повреждения шесть (пулевые пробоины в фюзеляже и плоскостях мы теперь в расчет не принимали) : »…самолет № 18 – два прямых попадания снарядов в моторы; № 19 – пробито левое крыло; № 26 – прямое попадание снаряда в фюзеляж; № 23 – на посадке сложилось переднее колесо, при ударе о землю сорвалась с держателей торпеда, сработал двигатель, торпеда проползла по земле, но не взорвалась…» Техники, труженики войны, низкий поклон вам! Холодными и мокрыми мартовскими ночами, по колено в грязи и жидкой снежной кашице, при скудном освещении и без каких-либо средств механизации они чинили и латали, паяли и клепали, переносили на своих плечах и меняли неподъемные детали и агрегаты – лишь бы к утру самолет был готов к вылету.

18 марта из 15-го разведывательного авиаполка поступили данные о движении вражеского конвоя. Кое-что следовало уточнить, и я решил произвести доразведку. Кого послать?