Елена Морозова - Робеспьер

Бесспорно, семья Дюпле и мадам Дюпле в частности оказали немалое влияние на состояние духа Робеспьера. По словам Фрерона, Робеспьер, проживая в доме Юмбера на улице Сентонж, не платил владельцу ни за кров, ни за пищу, ни за дрова, полагая, что одним своим присутствием оказывает его дому большую честь. Но тогда он был доступен для своих коллег. Когда же «он поселился у Дюпле, то постепенно стал невидимкой; его оградили от общества, его споили, его погубили, постоянно возбуждая его гордыню». Насколько можно доверять словам Фрерона? Фрерон заседал в Конвенте вместе с Робеспьером, числился среди его сторонников, но в списке приближенных и друзей, приходивших «на четверги» в гостиную мадам Дюпле, имени Фрерона нет, равно как нет его имени и среди близких, которые могли прийти к Робеспьеру в любое время (Сен-Жюст, Леба и его сестра Анриетта, Кутон, художник Давид, революционер Буонаротти, сестра Максимилиана Шарлотта). По свидетельству Элизабет Леба, на «четвергах» музицировали, читали вслух пьесы Расина и Корнеля, но не разговаривали о том, что происходило за стенами дома. По словам Буонаротти, за три года, проведенные под крышей Дюпле, Робеспьер раз шесть обедал вне дома, несколько раз водил мадам Дюпле с дочерьми в театр. Но чаще всего, взяв с собой любимого датского дога Брунта, по вечерам отправлялся гулять на Елисейские Поля или в пригороды Парижа. Робеспьера всегда сопровождали (некоторые говорили, что незаметно) двое добровольных охранников — слесарь Дидье и печатник Леопольд Николя. По воскресеньям все семейство Дюпле вместе с грозным жильцом совершало загородные прогулки в леса Версаля или Исси. Согласно воспоминаниям Элизабет, в лоне почтенного патриархального семейства Дюпле Робеспьер наслаждался тихой добропорядочной жизнью. Согласно Фрерону, в семействе Дюпле ему постоянно курили фимиам, отчего он окончательно утратил чувство реальности и вместо государства народного суверенитета стал строить град добродетели.

О добровольном затворничестве Робеспьера в доме Дюпле свидетельствует конфликт его сестры с мадам Дюпле, в котором он принял сторону своей квартирной хозяйки. Обустроившись в доме Дюпле, он спустя время вызвал к себе из Арраса сестру и брата. Шарлотта тотчас стала ссориться с мадам Дюпле, ибо та, по ее мнению, окружала брата «назойливыми заботами». Желая вернуть брату самостоятельность в повседневной жизни, Шарлотта сняла квартиру на улице Сен-Флорантен и с превеликим трудом уговорила брата переехать туда. «Мы с братом жили некоторое время одни, как вдруг Максимилиан заболел… Я постоянно дежурила при нем. Когда ему стало легче, к нему в гости пришла мадам Дюпле», — писала Шарлотта. Наговорив Шарлотте много неприятного, мадам Дюпле заявила, что в ее семье уход за Максимилианом будет гораздо лучше, и стала уговаривать его вернуться. Уговоры мадам Дюпле оказались сильнее уговоров сестры, и Робеспьер последовал за своей домоправительницей. «Они меня так любят, они так внимательны, так добры ко мне, что с моей стороны было бы неблагодарностью оттолкнуть их», — сказал сестре Робеспьер. В этом конфликте Робеспьер нисколько не похож на несгибаемого борца. Возможно, Шарлотта была права, когда писала о старшем брате: «Характер Максимилиана легко поддавался намерениям мадам Дюпле; он позволял руководить собой, как ей было угодно; этот человек, столь энергичный во главе правительства, в своей личной жизни подчинялся, так сказать, воле других». Оценка Шарлотты в чем-то перекликается с оценкой философа Кондорсе: «Робеспьер проповедует, Робеспьер порицает, он то гневен, то спокоен, то меланхоличен, то экзальтирован; он внимательно следит за своими мыслями и поступками; он громит богатых и знатных, он живет малым и не знает физических потребностей. У него все характерные черты не главы религии, а главы секты. Робеспьер создал себе репутацию строгости нравов, граничащей со святостью. Он говорит о Боге и Провидении, он выставляет себя другом бедных и слабых, за ним следуют женщины и люди неразумные, он с важностью принимает их обожание и знаки их преклонения. Робеспьер — священник и всегда будет только священником».

Обосновавшись в доме Дюпле, где согласно «золотой» легенде царила суровая простота, а согласно «черной» — неумеренная роскошь, Робеспьер целиком отдался политической борьбе: впереди выборы, в Собрание придут новые лица, а свое лидерство он не собирался уступать никому. Расстрел на Марсовом поле расколол Якобинский клуб. Конституционалисты, безоговорочно поддерживавшие конституцию, ограждавшую от неприятностей ограниченного в правах монарха, покинули клуб и создали свое собственное Общество друзей конституции, получившее известность под названием Клуб фельянов, ибо заседания проходили в бывшем монастыре фельянтинцев. Одним из лидеров нового клуба стал Барнав. В стенах Якобинского клуба остался едва ли десяток депутатов во главе с Робеспьером и Петионом; в провинциальных филиалах также начались разброд и шатания. Понимая, что на время новой легислатуры Якобинский клуб остается его единственной трибуной, Робеспьер знал, что нельзя ни допустить его развала, ни утратить влияние на провинциальные филиалы. Поэтому уже 18 июля при поддержке Грегуара и Редерера Робеспьер направил Национальному собранию адрес, в котором якобинцы заверяли депутатов в своей верности Конституции, Отечеству и Свободе, равно как и в глубоком своем уважении всему депутатскому корпусу: «Мы отнюдь не мятежники, ибо тщетно усилие связать идею преступления с любовью к свободе, чистейшей и величайшей из добродетелей… Народные представители, ваша мудрость, ваша твердость, ваша бдительность, ваша внепартийная и неподкупная справедливость могут даровать Франции и вселенной свободу — высшее из всех благ. Уважение к Собранию народных представителей, верность конституции, безграничная преданность отечеству и свободе — вот священный девиз, который должен привлечь к нам сердца всех добрых граждан». Адрес разослали всем депутатам и во все провинциальные отделения клуба. Написанный исключительно в примирительном тоне, без нападок на Собрание, коими в последнее время отличались речи Робеспьера, вовремя опубликованный адрес вернул часть депутатов в лоно якобинцев. Но для Робеспьера коллективного адреса было недостаточно, и он, уйдя с головой в работу, через несколько дней издал «Обращение Максимилиана Робеспьера к французам». В нем он снова оправдывался перед властями, отвергая обвинения в неповиновении закону, и нападал на своих врагов (они же враги народа и свободы): «Меня заставляют защищать одновременно и мою честь, и мое отечество. Я исполню эту двойную обязанность. Я благодарю своих клеветников за то, что они возложили ее на меня. Они тайно объявили меня заговорщиком и врагом конституции во всех уголках страны. Но меня преследуют не слабые противники, не простые клеветники, это заговор, который льстит себе надеждой, что расположился в самом центре Национального собрания и считает себя самой могущественной силой в государстве; они нападают не на меня, они нападают на мои принципы, хотят задушить волю народа, подавляя его защитников». В заключение он призвал всех, кому дорога Республика, сделать правильный выбор и направить в Законодательное собрание «истинных друзей народа»: «Если в стенах Собрания окажется хотя бы с десяток людей с твердым характером, сознающих достоинство и величие порученной им миссии, людей, готовых безоговорочно выступить на защиту свободы и, если потребуется, погибнуть за нее, свобода будет спасена». Исключив себя из предвыборной борьбы, Робеспьер намеревался пребывать над схваткой, дабы в нужную минуту поддержать правильную сторону.