Елена Морозова - Робеспьер

Выступать же по своим материалам в суде Бюиссар поручил Робеспьеру. Почему? То ли он был слишком занят, то ли действительно оценил манеру выступления своего младшего коллеги и считал, что тому будет проще добиться успеха. В подготовленной им речи Бюиссар оставлял возможность повторного обращения за консультацией в Академию наук. Выступая на суде, Робеспьер изменил ряд положений старшего товарища и потребовал признать правоту клиента «здесь и сейчас», ибо вынести приговор в пользу громоотвода означает признать, что «провинция Артуа и ее славные законодатели достойны Франции и нынешнего просвещенного века». «Взгляните дальше узких пределов своей провинции; посмотрите, вся Франция, все иностранные державы с нетерпением ждут вашего решения… Вы должны вынести его немедленно… Науки и искусства являются самым большим подарком, который небо сделало людям. Так что за роковая судьба постигла их, почему они нашли столько препятствий для своего воцарения на земле?» И, как это нередко встречается в речах молодого адвоката Робеспьера, изящный поклон в сторону короля: «Известно, что громоотвод установлен над физическим кабинетом замка ла Мюэтт, королевским домом, который правящий нами монарх часто удостаивает своим августейшим присутствием… если бы не были уверены в действенности громоотвода, никто бы не стал устанавливать его над священной и дорогой головой государя, который является славой Франции». Напыщенный (в духе тогдашней риторики) финал — и победа. Суд разрешил клиенту Робеспьера восстановить громоотвод.

Дело, вышедшее за рамки обыденного, принесло молодому адвокату успех и известность за пределами провинции. Желая закрепить успех, Робеспьер уговорил Виссери взять на себя расходы по изданию его речей отдельной брошюрой, которая, в сущности, отличалась от брошюры Бюиссара не столько содержанием, сколько формой. Брошюру Робеспьер разослал важным лицам провинции Артуа и изобретателю громоотвода Бенджамину Франклину, находившемуся в то время в Париже в качестве посла Соединенных Американских Штатов. Разумеется, в своем кратком послании «самому знаменитому ученому вселенной» Робеспьер не упоминал о Бюиссаре, что нередко ставится ему в вину. Однако последние разыскания показали, что Бюиссар также отослал Франклину свою брошюру, а Виссери известил ученого о своем деле. Столичная газета «Меркюр де Франс», сообщившая читателям о начале процесса, напечатала, что дело завершилось успехом прогресса, чему немало способствовал как почтенный автор «защитительной речи» Бюиссар, так и «молодой адвокат господин де Робеспьер, явивший как блистательное красноречие, так и прозорливость, позволяющую говорить, что он далеко пойдет». Эти слова особенно польстили Робеспьеру, ведь когда он покидал Париж, в глубине души у него наверняка осталось щемящее чувство горечи, ибо он понимал, что его блестящие характеристики не заменят ни связей, ни тугого кошелька, а потому места под солнцем в столице ему не найти. И вот первая ласточка — заметка в газете, признанная Парижем, городом, где процветала изящная словесность, снискать славу на поприще которой также жаждал Робеспьер. Впрочем, словесность и политика связаны необычайно тесно, особенно протестная политика.

Жизнь в Аррасе была размеренной и однообразной — подъем в шесть утра, работа в кабинете, в восемь приходил парикмахер, завтрак, кабинетные труды, поход в суд, обед (исключительно дома), чашка кофе, прогулка и снова кабинетные труды… Наверняка Максимилиан мечтал о чем-то большем. Возможно, именно из-за этих мечтаний он иногда совершал странные поступки — например, не заметив, что тарелку убрали, черпал ложкой воздух. Или останавливался посреди улицы и внезапно бросался бежать домой, чтобы сесть за письменный стол… Какие страсти полыхали в этом низкорослом, хрупком, но упорном и целеустремленном человеке, какие мысли его обуревали? По словам Шарлотты, лучшие дома Арраса были счастливы принимать ее брата, и, если бы он любил деньги и почести, он мог бы жениться на любой богатой наследнице Арраса. Впрочем, следуя моде, молодой адвокат сочинял подругам сестры корявые мадригалы, презенты же делал весьма необычные: издания своих судебных речей. «Мадемуазель… имею честь послать вам три экземпляра моего доклада. Предоставляю вам право как можно лучше использовать те из них, которые вы не сочтете нужным сохранить», — то ли в шутку, то ли всерьез писал Максимилиан мадемуазель Деэ, подруге Шарлотты. «Сударыня, дерзаю полагать, что докладная записка, посвященная защите угнетенных, может служить приношением, достойным вас, а потому решаюсь послать вам свой труд», — обращался он к неведомой барышне. А с мадемуазель Анаис Дезорти даже позволил себе легкий флирт, причем Шарлотта была уверена, что брат всерьез увлекся этой девушкой. «Несколько раз вставал вопрос о женитьбе, и возможно, Максимилиан женился бы на ней, если бы не голосование его сограждан, вырвавшее его из сладких объятий частной жизни и бросившее на стезю политической карьеры», — пишет она.

Но до голосования далеко, и Робеспьер позволил себе развлечься поездкой к родственникам в Корвен, где сочинил гимн сладким пирогам, которым «обитатели Артуа больше всех народов мира знают цену». «Ваш брат настоящий ангел, — писали Шарлотте тетки, — он наделен всеми нравственными добродетелями, но создан для того, чтобы стать жертвой злых людей».

Успех в деле Виссери открыл Робеспьеру путь в аррасскую академию, куда его приняли 15 ноября 1783 года (академиями именовали общества, объединявшие местную элиту, поддерживавшую культурную и общественную жизнь провинции). Каждый вновь принятый обязан был произнести речь; Робеспьер свое выступление посвятил несправедливому отношению к членам семьи виновного со стороны общества. В начале 1784 года он отослал свои размышления «О повелительном предрассудке, обрекающем на бесчестье родственников несчастных, навлекших на себя осуждение законов» на конкурс сочинений, предложенный академией Меца, где выступил против «чудовища общественного порядка», как он именовал бесчестье, коему подвергаются родственники преступника. Бичуя предрассудок, Робеспьер восхвалял добродетель, приносящую счастье «как солнце — свет, тогда как несчастье происходит от преступления, как нечистое насекомое — от гнилости». Подобного рода фразы позволяют сделать вывод, что риторическая аргументация Руссо, во многом состоявшая из восклицаний и вопросов, присуща уже ранним сочинениям Робеспьера; впоследствии она расцветет пышным цветом. Столь же рано у него сложилось убеждение, что правила морали вполне применимы в политике: «Полезно лишь то, что честно; это правило, истинное в морали, не менее верно и в политике».