Жан-Клод Болонь - История безбрачия и холостяков

Как раз в это время — и это не случайно — во Франции появляется система обращения к женщинам, позволяющая отделить замужних от незамужних. Изначально обращения «мадам» и «мадмуазель» применялись только по отношению к знатным женщинам. «Дама» в слове «мадам» происходит от domina — «госпожа» и означает владелицу поместий или жену владельца. «Мадмуазель» — уменьшительное от этого слова, и постепенно его начинают применять к знатной женщине, вышедшей замуж за мещанина. Жорж Данден — герой комедии Мольера, крестьянин, решивший повысить свой социальный статус, женится на дочери мелкого землевладельца. С первой реплики он жалуется: «До чего же непростое это дело, жена — мадмуазель». Однако во времена Мольера слово «мадмуазель» могло обозначать и знатную женщину без титула, и жену мещанина. В театральных программках жена Мольера значится как «мадмуазель Мольер». В XVII веке это слово еще никак не связано с замужеством, оно определяет сословную принадлежность. Расин в письмах к сестре называет ее «мадам» до замужества и «мадмуазель» после того, как она вышла замуж за простолюдина Антуана Ривьера. [248] Эти два примера из лексики и языка Мольера (éd. Ch. Livet, 1897) и Расина (éd. P. Mesnard, 1888), s.v. Madame ou Mademoiselle .

До XIX века слово «мадмуазель» могло обозначать молодую девушку из почтенной семьи, дворянку или мещанку, вне зависимости от того, замужем она или нет. Однако с XVII века параллельно появляется и другое словоупотребление, отличающее замужнюю «мадам» от незамужней «мадмуазель», зафиксированное, в частности, в 1690 году в словаре Фюретьера: «„Мадмуазель“ говорится сейчас о любых девушках, если они не замужем». Однако сословный привкус слова все еще ощущается, и Фюретьер добавляет к приведенному выше: «…если они не крестьянки и не дочери ремесленников».

Дальнейшая эволюция понятия весьма красноречива: мало-помалу некогда лестное для незамужней девушки обращение превратилось в оскорбительное по отношению к незамужним женщинам в возрасте. Его не используют перед обозначением звания или должности, и еще недавно двойное лицемерие предписывало обращаться к незамужней женщине-преподавателю «мадам учитель». Как только девушки достигают определенного возраста, к ним обращаются «мадам», если только они не требуют обратного. [249] Ghislaine Andréani, Le Nouveau Savoir-Vivre , Paris, Hachette, 1987, p. 123. Актриса Арлетти прославилась тем, что до преклонных лет требовала называть ее «мадмуазель».

Даже бумага не любит слова «мадмуазель»: по правилам в письмах обращение «мадмуазель» к незамужней женщине возможно лишь в том случае, если она старшая или единственная дочь в семье. К младшей из нескольких дочерей принято обращаться просто по имени. [250] Ibid ., p. 138.

Она вошла в историю Великого Столетия под именем Нинон де Ланкло. Ее настоящее имя Анна де Ланкло, родилась она скорее всего в 1623 году. [251] Дата рождения варьируется от 1616 до 1623 года, упоминание крещения Нинон в 1620 году может показаться определяющим, но оно оспаривается свидетельством самой Нинон. См. Duchêne 1984, Debriffe 2002 и Tallemant des Réaux, 1961, t. II, pp. 440–449. Если нет других пометок, то цитаты взяты у биографа Нинон Таллемана де Рео. Отцом ее был мелкий дворянин Анри де Ланкло, бретер и развратник; когда девочке исполнилось 9 лет, он, совершив преступление, бежал из Франции. Она выросла в кругу вольнодумцев, ни в чем не ограниченная воспитанием, и в 13 лет обнаружила, что «все религиозные наставления лишь плод воображения, и в них нет ничего серьезного». XVIII век пытался увидеть в ней философа, проникнутого идеями Просвещения; думать так было бы преувеличением. Однако когда Нинон взяла в руки бразды правления собственной жизнью, она решила «взглянуть на жизнь философски» и читать только Монтеня. Возможно, ее ожидала участь, подобная участи Мари де Гурне.

Однако Нинон была бедной девушкой. Мать воспитывала ее одна и умерла, не оставив завещания, а значит, и хоть какого-то имущества, какое можно было наследовать. У Нинон был некоторый музыкальный талант, она стала танцевать и играть на лютне для дам-соседок.

Поскольку отец ее был дворянином, ее попытались выдать замуж. Был найден жених — Шарль-Клод де Бомон, сьер Сент-Этьен. Казалось, что брак состоится непременно, и мадам де Ланкло позволила жениху свободно проводить время с невестой. Дело кончилось тем, что девушка оказалась «испорченной». Такое случалось нередко, девушка «потеряла честь», даже не заметив этого. Но ситуация усугубилась, когда мать стала торговать обесчещенной дочерью. Советник Жан Кулон, женатый человек, по выражению Таллемана де Рео, «заключил с матерью договор». Когда жена советника узнала об измене мужа, разразился скандал. Скрыть очевидное было невозможно, и советник открыто взял Нинон на содержание. Так началась для нее жизнь куртизанки.

Она ни в чем не нуждалась, ее осыпали льстивыми речами, ее уважали, что случается нечасто. Она умела правильно распорядиться своими сердечными делами. «Нинон зарабатывала на жизнь, ложась в постель, но она не ложилась ради заработка». [252] Duchêne, 1984, р. 14. Ее мужчины делились на «плательщиков», с которыми она не слишком церемонилась, «мучеников»-воздыхателей, которым она не собиралась дарить любовь, и «любимчиков», от которых она даже не требовала денег: к ним принадлежал, например, Анри де Севинье, муж «божественной маркизы» де Севинье. Если Нинон отказывала поклоннику в любви, она могла вернуть ему дом, который он перед этим ей подарил. Такое бескорыстие вызывало уважение к ней.

Нинон хотела быть «свободной девушкой». Очень рано она «решила, что будет отдаваться лишь тем, кто предоставит ей достаточно свободы. Когда она уходила от кого-либо, она просто говорила ему об этом или писала записку». Женщина, которая сама решает, с кем завязывать отношения, а с кем разрывать, — достаточно редкое явление в то время. Уже одно это вызывало к ней интерес. Кроме прочего, она жила сдержанно и скромно и «остерегалась слишком часто беременеть».

Стремление Нинон к свободе доходило до того, что она предпочитала жить не в одном доме со своими любовниками, а рядом. До 1654 года она жила на улице Ришелье в доме Буаробера со своим любовником Вилларсо. Вилларсо был женат, и ему удобно было жить с Нинон в доме у своего снисходительного друга. Однако в конце концов он купил особняк, и это все изменило — Нинон не захотела жить в его доме. Она наняла дом напротив, чтобы быть рядом с любовником и вместе с тем оставаться свободной. Вилларсо наблюдал за ней из окна, и, когда в неурочный час у Нинон зажигалась свеча, он страдал от ревности. [253] Ibid ., pp. 152–153. Однажды он так расстроился, что заболел, и тут Нинон воспылала к нему настоящей любовью и прислала прядь своих волос. Любовь настигла ее в 31 год, но, увы, ненадолго, всего на два года.