Жан-Клод Болонь - История безбрачия и холостяков

В этот год — год серьезных международных осложнений — опасность была очевидна. Президент упоминает об «угрозе со стороны некоторых соседних государств, народонаселение которых так велико, что подстегивает их амбиции». Не остается он в стороне и от модных евгенических идей, коснувшись «усилий, принятых для того, чтобы создать здоровую нацию», а именно борьбы против алкоголизма и венерических болезней.

Закон от 31 декабря 1945 года отменил «семейный компенсационный налог» и ввел «семейный коэффициент» при исчислении налогов в том виде, в котором мы его знаем и сейчас. [347] Общий кодекс законов о налоге (code général des impôts), art. 194.

В наши дни введение налога на холостяков рассматривалось бы как дискриминационная мера. Развитие систем социального обеспечения имеет множество иных возможностей для взимания средств с одинокого мужчины.

Следует заметить, что в 1930-е годы не все были вовлечены в гонку за увеличение рождаемости. Александр Рубакин, бывший эксперт секции гигиены Лиги наций, приводит интересные цифры. Он говорит о том, что рождаемость во Франции гораздо выше, чем в Германии (в 1933 году — соответственно 16,3 ‰ и 14,7 ‰), а падение рождаемости во Франции с 1905 года не идет ни в какое сравнение с падением рождаемости в Германии (19 ‰ против 54 ‰). Надо сказать, что эти цифры относятся к тому времени, когда Гитлер еще не ввел соответствующие меры против падения рождаемости. Через два года цифры, несомненно, были бы другими.

Настоящим бичом для Франции, с точки зрения Рубакина, является смертность, уровень которой в стране гораздо выше, чем в соседних государствах. Для выживания нации гораздо важнее обращение именно к этой проблеме, борьба с туберкулезом, сифилисом, алкоголизмом — болезнями, происхождение которых связано с «социальной гигиеной». Беспокойство вызывает также высокий уровень смертности среди незаконнорожденных детей. «Права законнорожденных и незаконнорожденных детей должны быть уравнены, необходимо разыскивать отца каждого ребенка и обязывать его содержать детей; это гораздо сильнее скажется на общественной морали и на снижении детской смертности, чем учреждение разного рода филантропических заведений для матерей-одиночек». [348] Alexandre Roubakine, «La prétendue dépopulation en France», La Prophylaxie antivénérien , n° 2, février 1935, pp. 96–99, цит. p. 99. Подобная концепция была направлена на моральную поддержку незамужних женщин, в первую очередь незамужних матерей-одиночек.

Для некоторых политиков борьба за повышение рождаемости имела нежелательные последствия. Сикар де Плозоль утверждал, что «перенаселение — это война». Его радовало снижение уровня рождаемости, хотя он и разделял беспокойство тех, кто говорил о потребностях национальной безопасности: «Зло идет не от недостатка населения в нашей стране, а от перенаселенности соседей […] Все правительства стремятся к перенаселению и одновременно, как только население оказывается в избытке, стремятся к расширению и обретению новых земель, то есть к войне». [349] Sicard de Plauzoles, «L’avenir de l’espèce humaine», La Prophylaxie antivénérien , n° 2, février 1935, pp. 69–91, цит. pp. 74, 87. Как тут не вспомнить теорию «жизненного пространства», оправдывающую империалистические замашки нацистской Германии!

Женщин, обретших в 1920-е годы некоторую независимость, в 1930-е все более и более стремились вернуть к положению «наседки». Провозглашалось, что работа несовместима с материнством. В Германии закон 1932 года обязывал женщин после замужества оставлять работу, если доход мужа был достаточным, чтобы содержать семью. Должностные места в общественных службах могли занимать только незамужние, дававшие обязательство оставить службу по выходе замуж. В Соединенных Штатах подобный закон формально относился и к незамужним женщинам, и к мужчинам-холостякам, но на деле исполнялся только в отношении женщин. Франция не принимала соответствующих законов, но практиковала политику массовых увольнений женщин-служащих в системе почтово-телеграфной и телефонной связи. Что касается Великобритании, то там имена замужних женщин вычеркивались из списка безработных, получающих пособие. [350] Montreynaud, 1995, p. 212. Работа, семья, родина — этот лозунг оставался в силе. Но не все одновременно.

Между Первой и Второй мировыми войнами существенно изменился не только взгляд на холостяков, но и представление о холостом образе жизни. В обществе, бо´льшую часть которого составляли христиане, безбрачие всегда связывалось с целомудрием. До XVI века безбрачие рассматривалось как часть строгого орденского обета, и позже женщины, осмелившиеся предложить безбрачие как систему жизни, от Габриэль Сюшон до Мадлен Пеллетье, обрекали себя на девственность. Совершенно иначе относилось общественное мнение к молодым холостякам-мужчинам: считалось, что нет ничего зазорного в том, чтобы холостяк «перебесился», прежде чем остепениться и подчиниться семейным узам. Считалось даже, что девушки предпочитают былых распутников девственникам, так как, по их мнению, лучшие мужья получаются из тех, кто имеет большой любовный опыт.

Зато стареющий холостяк-развратник вызывал всеобщее порицание. Медики видели в таком образе жизни опасность венерических заболеваний, истощение организма, вызванное разного рода злоупотреблениями; социологи говорили, что лишь брак может дать пристойный выход тем страстям и желаниям, жертвой которых становится холостяк.

Еще в Древней Греции врачи считали, что целомудрие благоприятно для организма; так, они видели в сперме «дыхание жизненной силы», а извержение ее (при половом акте, мастурбации, во время ночных поллюций) вело к ослаблению организма в целом. Им на смену пришли христианские теории, в частности концепция Августина, считавшего сперму «дьявольским ядом», который со времен Адама отравляет мужчину и содержит в себе «семя смерти».

«Трактат об онанизме» Самюэля Тиссо (1758) сделал подобные теории достоянием широкой общественности, но по-настоящему популярны они стали лишь в XIX веке в викторианской Англии и в Америке. В 1830-е годы Сильвестр Грэхем, Уильям Олкотт и С. Б. Вудвард организовали Движение за мужскую непорочность. Они проповедовали молодым холостякам абсолютное воздержание, включая отказ от мастурбации. К этому движению присоединился даже Дэви Крокетт, что говорит о том, насколько популярны оказались эти теории среди молодых людей в расцвете лет, еще недавно склонявшихся к рассеянному образу жизни. [351] Abbot, 2000, pp. 197–229.

В Европе холостая жизнь по-прежнему оставалась синонимом разгула, и разговор о ней шел с других позиций: медики, философы, моралисты говорили об опасностях безбрачного существования. Дюркгейм пытался объяснить частоту самоубийств у холостяков таким образом: в браке психическое и физиологическое возбуждение (половое и любовное) сбалансировано, и это очень важно для человека, так как он, в отличие от прочих живых существ, может спариваться круглый год. Моногамный брак в особенности «насыщает потребность в любви одним-единственным объектом и закрывает все прочие возможности». Отсюда проистекает психическое равновесие женатого мужчины: он ограничивает свои желания доступными способами их исполнения; для него наслаждения ограничены, но, с другой стороны, гарантированы самой необходимостью исполнения супружеского долга. «Совсем иначе обстоит дело у холостяков. Холостяк может получить все, чего пожелает, он стремится ко всему, но ничем не насыщается. Вседозволенность приносит с собой страх бесконечности, и этот страх завладевает и той частью сознания, что связана с половым удовлетворением». Сексуальная форма страха бесконечности воплощена в ненасытности Дон Жуана: «Тот, кто понимает, что ему ничто не помеха, не может остановиться сам». Холостяк, подобно Фаусту, экспериментирует со всеми удовольствиями, пытается насладиться тем, чего не существует. В этой погоне за недостижимым обостряется чувственность. [352] Durkheim, 1990, pp. 304–305. Разгульная жизнь холостяка есть отражение его более глубокой неудовлетворенности, которая часто приводит к самоубийству.