Александр Пресняков - Московское царство

И в тот же период развивается великорусская колонизация восточных окраин. В первую четверть XVII века русское население проникает в многоземельные места за Каму и движется вниз по Волге. Утверждение тут мирных отношений ради охраны колонизации и торговых путей к азиатскому востоку ведет Московское государство к долгой и упорной борьбе с анархией инородческого быта, увлекая его (государство) все глубже в прикаспийские области по путям к позднейшей имперской среднеазиатской политике. Народное движение ради промысловых и торговых целей заносит пионеров русской колонизации в Сибирь и к Дальнему Востоку. При царе Михаиле их группы достигли берегов Охотского моря и начали заселение берегов Енисея и Лены. В 1640-х годах русские поселенцы утвердились в Анадырском краю, в Забайкалье, проникли на Амур. В1689 году договором с Китаем дается первое определенное разграничение дальневосточных владений.

Огромное расширение политического кругозора питало поиски новых источников народного обогащения и национальной культуры. Московское государство втягивается все более в международную торговую жизнь, привлекая иноземцев транзитным торгом с азиатским Востоком, и в европейские международные отношения. А.Л. Ордин-Нащокин полагал даже, что важнейшая задача московской политики – приобретение Ливонии и морского побережья на Западе. Ради свободного морского пути через Балтийское море, он советовал царю Алексею сосредоточить все силы на Балтийском вопросе, отказавшись от Малороссии и западнорусских завоеваний. Московия, выступившая в конце XV века на европейском горизонте, в XVII веке входит в ряд европейских держав.

Но это уже те то великорусское Московское государство. Великорусский центр – только опорный пункт для перестройки Московского царства в обширную Империю. И все устои старой великорусской жизни переживают в XVII веке глубокий и сложный кризис. В нелегких муках исторического делания рождает Московия новую Россию. Государство могло выдержать этот кризис и преодолеть его только ценой чрезвычайных организационных усилий. Напряженный и скованный всеобщим закрепощением социально-политический строй, усиление централизации управления, бюрократизация его органов вырастали с роковой неизбежностью на почве данных условий государственной жизни. Государственная власть работала, чем дальше, тем больше, над вопросами, которые не были непосредственно связаны с великорусским народным бытом. Все нараставшее расширение территории и усложнение этнографического состава ее населения создавало огромный сдвиг национальных основ этой государственной жизни. Великорусское государство перерождается во «всероссийскую» империю, господствующую над многоплеменной страной, где русский элемент - только основа и спайка, организующая и ассимилирующая сила. XVII век – типичная «переходная эпоха», которая закончится формальным разрывом русской государственности с великорусским центром в Петербургской, всероссийской империи.

Сложный кризис, пережитый Московским государством в XVII веке, сопровождался значительным усилением государственного начала, углублением его господства над всеми сторонами народной жизни. Разрастается активная опека государственной власти над этой жизнью. Наладив в новых, более суровых формах эксплуатацию народных сил и средств для государственных потребностей, правительственная власть оказалась перед ясным итогом – их крайней недостаточности, насущной необходимости их усиленного питания и развития. Идеи Крижанича отражали не только его теоретические воззрения, воспитанные на политической литературе католического Запада, они имели отклик и находили наглядное подтверждение в русской действительности.

Самодержавная власть достигла полного расцвета в условиях острого кризиса все государственной и общественной жизни страны. Быстро разлагались и приходили в упадок бытовые и духовные культурные традиции, расшатан и выродился старый уклад социальных отношений, и властная деятельность правительства не встречает отпора в сколько-нибудь крепко организованных общественных группах, в сколько-нибудь определенном и устойчивом общественном мнении. Она чувствует себя властительницей судеб страны и всех разрядов населения, ответственной лишь перед Богом руководительницей материальной и духовной жизни народа.

Высоко стоит царь – помазанник Божий –над страной в сознании царя Алексея. Его властными действиями руководит Божественное Провидение: «сердце царево в руке Божьей». И когда нужно принять важное решение – «Бог царя известит». Царь Алексей твердо верит в богоустановленность и даже боговдохновленность своей власти, хотя готов признать, в христианском смирении, что сам он лично по своей человеческой ограниченности не достоин быть для земной жизни «людей божьих» - «солнцем великим или хотя бы малым светилом». Зато он требует от царских слуг полной, благоговейной покорности – «в страхе Божием и Государевом», и выговор боярину за ослушание царского указа звучит укором за грех религиозный: «Кого не слушаешь? Самого Христа!». Лично отзывчивый и внимательный к чужим нуждам царь Алексей резко отрицает всякую требовательность подвластных по отношению к царю как в общественном движении протеста против приказного насилия, так и в частных просьбах о выдаче, например, заслуженного вознаграждения: «хоть и довелось дать жалование, звучала в таких случаях царская резолюция, а за то, что бил челом с укором, отказать во всем». У людей государевых нет прав перед верховной властью. То, что они считают своими правами, имеет источником лишь царскую милость.

Навстречу идеальным представлениям царя Алексея о царской власти шли народные воззрения на нее, как на источник высшей справедливости, не формальной, а жизненной и житейской. К царю тянулись с челобитьями по личным делам в поисках выхода из приказной волокиты и противоречий между действующим правом и обывательской правдой. К царю взывали «изветами» на злоупотребления и насилия подчиненных властей, заявляли за собой страшное «слово и дело государево», чтобы привлечь к себе внимание верховной власти. У царя искали защиты от бесправного положения, обвиняя за это приказное «средостение» между верховной властью и народом. И царская власть XVII века разделяла эти народные воззрения, негодуя на «злохитренные» приказные нравы, порываясь к организации строгого надзора за администрацией и, особенно, суровых кар за ее тяжкие преступления. То, что вытекало из существа приказного строя и условий его функционирования, казалось чертой нравов, пороком моральной дисциплины. И мечта о правде общественной воплощалась в религиозно-моральной идеализации царского сана. Нарастала «царская легенда», так характерно выразившаяся в той черте народных бунтов, что они направлены против бояр и приказных людей.