Александр Пресняков - Московское царство

Московское царство вполне подготовило то слияние крестьян с холопами, которое закончено в законодательстве Петра Великого в связи с его податной реформой. Крестьяне вотчин и поместий – «крепостные» люди, право на которых доказывается владельцами по «крепостным» документам разного рода – писцовым и переписным книгам, купчим и духовным грамотам. Не к земле прикрепляется крестьянин, а к личности владельца, не земельная, а личная зависимость составляет существо его положения. Уложение царя Алексея рассматривает крестьян, как живую собственность владельца, когда допускает их личную ответственность за него, подвергая их «правежу» по взысканиям с их господина, или выдачу одним владельцем другому взамен беглых крестьян иных «таких же» из населения его имения. И волостные крестьяне, государевы сироты, бесправные перед державной властью будут по следам Московской Руси признаны в императорский период крепостными государства, с которых идет в казну, сверх общего податного тягла, особый оброк, подобный тому, что владельческие крестьяне платят свои господам, а в XIX веке попадут в заведывание министерства «государственных имуществ». Московское самодержавие коренилось в глубоком закрепощении всех разрядов населения.

X

Политическое здание Московского царства строилось на самодержавном властвовании над всеми силами и средствами страны. Осуществление подобного властвования требовало постоянного и весьма интенсивного напряжения организующей и правящей деятельности центрального правительства.

Вотчинному самодержавию всего более подходило бы вотчинное управление. Но волостели Московской Руси не стали зерном развития бюрократии слуг московского государя. Размеры территории и разбросанность населения при слабо развитых внутренних связях и сношениях делали задачу создания прочной административной сети прямых орудий центральной власти непосильной для Московского царства. Волостели остались такими же кормленщиками, какими были наместники, элементом той же боярской системы управления, которая тяготила центральную власть своей дороговизной и притязательностью, тягостью для населения и слабой деятельностью, бесплодной для пользы государева дела и элементарных нужд охраны порядка и безопасности местной жизни. Преодолеть всю эту устарелую форму управления местными делами стало очередной задачей Московского государства, как только оно сложилось к началу XVI века. Во второй четверти этого столетия правительство вступает на путь реформы местного управления. Оно идет навстречу челобитьям местных уездных обществ, их жалобам на крайнее развитие грабежей и разбоев, на бездеятельность власти, на большие убытки и малую пользу от присылаемых из Москвы специальных сыщиков и обыщиков, и решается возложить местные задачи государственного управления на ответственную самодеятельность общественных организаций. В тридцатых годах XVI века центральная власть, сохраняя за крестьянскими волостными мирами и городскими посадскими общинами их прежнее значение, передает уездным всесословным обществам «губное» дело охраны общественной безопасности, полицейскую власть и уголовный суд. В 50-х годах идет отмена кормлений с передачей всех функций наместнического и волостельского управления выборным от местных тяглых общин. Так были использованы для зарождавшегося на новых основаниях государственного управления исконные навыки земской самодеятельности по сбору тягла, защите общественного порядка и безопасности и отправлению правосудия. На губных старост и целовальников возложена обязанность борьбы с «лихими людьми», их розыска, преследования, суда над ними и расправы под строгой ответственностью и контролем московского Разбойного приказа. На земских старост, излюбленных голов и земских судеек -ответственное заведывание тяглом и всеми повинностями населения и суд по гражданским делам среди местных людей. Притом, царская власть рассматривала эту реформу как льготу для населения, избавляемого от кормленщиков, и возложило на него за такое пожалование особый «окуп» в виде уплаты «оброка за наместнич корм». Однако, по существу, подобная организация местного управления была более ответственной повинностью, чем льготой. В основе земских учреждений XVI века лежал тот же принцип круговой поруки, принудительного «выбора за руками» для отбывания государственной повинности и даровой службы государеву делу, на котором построена затем финансовая служба столичного купечества и провинциального торгового люда.

Широкая организация общественной службы во всех отраслях государственного управления давала возможность обходиться весьма упрощенной административной системой, приспособленной для эксплуатации на государственные нужды личных и экономических сил страны, хотя и непригодной для более сложных и творческих задач центральной власти. Эта власть могла, при таких условиях, держать постоянных агентов лишь в некоторых пунктах для специальных целей –воевод в пограничных городах, городовых приказчиков в крепостях и т.п., обходясь в остальном работой общественных групп и их выборных или временными посылками московских служилых людей для срочных поручений. Элементарный уклад народно-хозяйственного быта и слабое развитие внутренних культурно-экономических связей между отдельными областями Великороссии суживали задачи и ослабляли интенсивность управления ее бытовой жизнью. Московский центр искал лишь таких форм этого управления, которые могли бы обеспечить, с наименьшей затратой его сил и средств, исправное отбывание службы и тягла. Стягивая к себе все более значительные элементы землевладения и торгово-промышленного капитала, этот центр выработал из социальных групп, которые имели руководящее значение в сфере основных экономических сил страны, орудия своего властвования над ними, и остальное «государево дело» (в более широком смысле слова) мог переложить на ответственную самодеятельность местных общественных организаций.

Так получился весьма напряженный социально-политический строй Московского государства. Весь строй земских сил определен задачами служения государеву делу. А над ним выросла организующая, руководящая и контролирующая всю государственную работу система центральных учреждений – боярской думы и приказов.

Разногласие нахи ученых (Сергеевич против Ключевского) по вопросу о том, была ли боярская дума «учреждением» в том строгом значении, какое это понятие получило в юридически-оформленном, бюрократическом строе управления, имеет свой глубокий смысл, как имело его и парадоксальное утверждение Сергеевича, будто указание в царском Судебнике нормального порядка издания новых узаконений по всех бояр приговору было попыткой законом ограничить царское самодержавие. Самодержавная власть стремилась превратить думу в высшее «приказное» учреждение, личный состав которого и вся деятельность целиком зависели бы от ее воли. При сохранении за боярской думой, в силу окрепших местнических традиций, аристократического характера, а за боярской средой самостоятельного общественно-политического влияния, это учреждение плохо укладывалось в рамки хоть и высшего, но исполнительного и совещательного органа приказного управления. Только разгром боярских традиций и боярской силы в суровые годы Грозного и в смутное время осуществил перерождение старой боярской думы в учреждение, которое стало и политически, и социально бесцветным орудием царской власти. Собрание «бояр всех» теряет в XVII веке реальное значение, вырождаясь в церемониальный момент торжественных выступлений царской власти. Подлинная государственная работа сосредотачивается либо в заседании ближних, комнатных бояр государева «верха», либо в деятельности отдельных боярских комиссий и административных заседаний «расправной палаты», как органов приказного дела. Такое перерождение боярской думы стало возможным и неизбежным при окончательном торжестве приказно-бюрократического строя всего управления в Московском государстве.