Александр Пресняков - Московское царство

Удержать при земле трудовую и платежную силу, иметь ее на крепком учете было постоянной заботой правительственной власти. Со времен «неминучей дани» татарскому хану князья принимали меры к охране основного источника платежной силы – тяглых людей и их земель – от расхищения княжеским дворцовым хозяйством, боярским и монастырским вотчинным землевладением. Навстречу этой тенденции шло стремление тяглых волостных общин сохранять полноту своего трудового и платежного состава, не отпускать на сторону своих членов, кроме разве тех, кто ликвидирует сове хозяйство и свои отношения к волости путем передачи и того, и других новому «жильцу» в свое место. Только такой выход из общины признавался законным. Тех, кто ушел, не поставив в свое место жильца и покинув участок «в пусте», можно принудительно вернуть как «выбежавшего» с нарушением общественной повинности. Это условное прикрепление лица к тяглу, а по тяглу к волости и к земельному хозяйству, естественно переходило, при острой недостаточности трудовой сельской силы, в безусловное закрепление за крестьянами (как и за посадскими людьми) их тяглого состояния уже как сословного признака, что и завершилось в XVII столетии.

Систематическая организация государева тягла укрепила тяглые повинности и за населением частновладельческих вотчин и поместий. Но тут, в условиях землевладельческого хозяйства и управления, роль общинной власти переходила к владельцу, хотя бы он и сохранял самодеятельность сельского общества по делам управления имением. К нему переходило естественно и притязание на сохранение старожильцев в составе своего поместья или вотчины, тем более, что с этим были связаны как обеспечение его служебной годности, так и выполнение обязанности «не пустошить» поместья. Пополнение этого состава на место «выбылых» происходило, прежде всего, за счет вольного, неответственного по тяглу сельского населения – привлечением к поселению на свободных участках младших членов крестьянских семей и несамостоятельных по хозяйству сельских людей, но не старожильцев. Эти последние могли перейти на новое жилье только без нарушения интересов волости и ее повинности, высвободившись из круговой поруки путем замены себя другими лицами.

На владельческой земле положение тяглого населения осложнялось отношениями к владельцу. Такое поселение вводило новоприходца в сферу зависимости от вотчинной власти, не только в хозяйственном, но, в большей или меньшей степени, и в судебно-административном отношении. Само хозяйственное положение владельческих крестьян неправильно освещается в нашей научной литературе, когда его пытаются подводить под понятие аренды. Жить у кого-либо в крестьянах не значит быть арендатором. Привлечение крестьян на владельческую землю было средством не простого извлечения арендной платы (деньгами или натурой), а усиления рабочих сил имения или расширения его запашки: это прием деятельной организации владельцем его вотчинного или поместного хозяйства. Владелец наделяет крестьянина землей, дает ему избу и другие хозяйственные постройки, инвентарь, хлеб «на семена и имена» до первого урожая, словом «помогу», которая окупается переходом участка из пустого в жилой, дает нередко и ссуду – в долг, который нарастает в свойственных старинному экономическому быту крупных процентах. Зато в его распоряжении рабочая сила, которая эксплуатируется и в форме уплаты оброка и разных мелких сборов, и в виде обязательных работ на господский двор и на хозяйской земле. Нет основания сводить эти отношения к арендным. Размер и состав повинностей определялся местной обычной «стариной и пошлиной», которая в крупных благоустроенных монастырских вотчинах иногда формулировалась в целом владельческом «уложении» и во владельческих «уставных грамотах», а в рядовых вотчинах и поместьях держалась обычаем и реальными условиями экономического быта. Лишенная иной санкции, кроме угрозы отпиской поместья на государя за «пустошенье», она была, однако, явлением достаточно определенным и устойчивым, чтобы найти себе выражение в перечне обычных владельческих доходов и в упоминаниях грамотами на поместные дачи о сборе дохода «по старине». Новоприходцы сидели обычно ряд лет на льготе в государевых податях и владельческих сборах, а затем «тянули со старожильцами вместе», т.е. входили по «силе» в обычный строй отношений данного имения. Это окончательно вводило их в мирок владельческого имения, как обособленной экономической и административной единицы. Постепенно нарастал ряд ограничительных условий для обратного выхода. Уклад сельскохозяйственных работ прикрепил бытовым обычаем отказ из крестьянства и отпуск крестьянина владельцем ко времени их окончания – к знаменитому Юрьеву дню осеннему, который в царском Судебнике 1550 года узаконен и определен двумя неделями: до и после 26 ноября. Настойчиво добивались владельцы, чтобы законный выход был обусловлен не только сроком, но и полным расчетом. В расчет этот, по Судебнику, входило пожилое – уплата по ¼ стоимости крестьянского двора за год житья и полной его стоимости за 4 года, затем повоз за извозную повинность, которая выполнялась по зимнему пути, иные «пошлины», которые, очевидно, вошли в жизнь на практике, Судебник отвергает. Сложнее был расчет при задолженности крестьянина из-за взятой «ссуды». Первоначально она не состояла в связи с крестьянством, как таковым, и уходящий мог ее «снести», оставаясь должником. Но недостаточная обеспеченность взыскания, особенно при обычном способе погашения ссуды работой, побудила владельцев добиваться такой расплаты до ухода. И эти притязания нашли признание власти. С конца XV века утверждается общее правило, что крестьянин-серебряник, «коли серебро заплатит, тогды ему и отказ». Ушедшие не в срок и без отказа, соединенного с расчетом, рассматриваются как беглые и подлежат принудительному возвращению на старые места.

Все эти сложные условия и требования, какими оброс крестьянский переход, - черты умирания личной свободы крестьянина-тяглеца. Положение русского сельского хозяйства чрезвычайно обострено во второй половине XVI века и переживаемый им кризис нарастает по мере развития колонизационного движения на юг и восток. Обостряется до крайности борьба землевладельцев за рабочие руки. Крестьянский переход вырождается в «вывоз» крестьян одними владельцами «из-за» других с уплатой этим последним всего, что причитается им по крестьянскому «отказу». Смена владельцев лишь усугубляет крестьянскую зависимость, и мировые сделки, какими иногда заканчивались столкновения владельцев из-за вывода крестьян, становятся очень близкими к продаже людей без земли. Все громче раздаются жалобы на повальные побеги, от которых грозит серьезное расстройство и государевой службе, и государеву тяглу. Правительственная власть встревожена обилием тяжб о беглых, о насильственном вывозе «не в срок и без отказу» и т.п., пытается их ограничить установлением пятилетней давности для иска о возврате беглого, но эта мера, проведенная царско-боярским правительством, вызывает упорное недовольство служилой землевладельческой массы, которую она ослабляла в борьбе с крупными владельцами за рабочие руки. И дворянство будет упорно добиваться отмены этих «урочных лет», пока царская власть после уступок в виде продления срока давности не отменит ее вовсе в Уложении царя Алексея. В том же Уложении было выполнено и другое, еще более существенное, домогательство дворянства – установлено вечное закрепощение всего населения владельческого имения, а не одних тяглых дворохозяев, по переписным книгам, кто за кем в них записан. Эти уступки требованиям землевладельческого дворянства не только не противоречили интересам государева дела, но вели к лучшему обеспечению ратной повинности: подлинный учет средств, наличных для ее несения, требовал, как не раз указывали челобитные служилых людей, сообразования ее размера с количеством не числа «четей» земли, а рабочих сил по числу крестьянских дворов в дворянском имении. Найдя в землевладельческом дворянстве свою главную опору после разгрома и упадка старого боярства, царская власть в жертву его интересам принесла интересы трудового сельского люда. С конца XVI века ряд распоряжений верховной власти приостанавливает крестьянский переход и крестьянский «вывоз» в отдельных областях государства или по отношению к отдельным крупным единицам землевладения на «заповедные годы» то на указанный срок, то вообще впредь «до государева указу», который заменит «заповедные годы» - «выходными». Такое разрешение выхода было предоставлено Борисом Годуновым в виде «вывоза» определенным разрядам землевладельцев на два года, но после Смуты крестьянский выход во всех формах исчез из русской жизни и живет только в крестьянских мечтах и толках о выходных годах, да в укоризнах царской власти, что «при прежних государях бывали выходы, а при нынешнем государе выходов нет».