Норберт Элиас - О процессе цивилизации

Хорошо известно, когда именно социализация монополии на господство получает свое выражение в бюджете. Это происходит тогда, когда носителю верховной власти — каким бы ни был его титул — в бюджете выделяется сумма, как и любому другому функционеру. Из этой суммы правитель, будь он королем или президентом, вычитает средства, требуемые на содержание своего дома или двора. Расходы на поддержание организации власти в стране строго отделяются от расходов частных лиц на собственные нужды; приватная монополия на господство становится публичной, даже если индивид-функционер удерживает в своих руках власть над обществом.

Ту же картину мы наблюдаем и в процессе формирования аппарата господства в целом. Он вырастает, если угодно, из «Приватной» администрации короля или князя, управляющей его двором или доменом. Чуть ли не все органы государственного аппарата власти образуются за счет дифференциации функций княжеского домашнего хозяйства, иногда ассимилируя при этом органы местного самоуправления. Когда же этот аппарат господства становится государственным, или публичным, то двор правителя оказывается в лучшем случаем одним из многих органов управления, а в итоге утрачивает и это значение.

Здесь мы обнаруживаем характерный пример того, как частное владение становится общественной функцией, как социализируется монополия индивида, добытая в результате ряда побед в конкурентной борьбе «на выбывание» и за счет аккумуляции шансов на протяжении ряда поколений.

Подробное описание того, как из «приватного» способа реализации монополизированных шансов возникает «публичное», «государственное» или «общественное», вряд ли является здесь уместным. Полностью смысл всех этих примеров становится понятным только при рассмотрении обществ с высокоразвитым разделением функций. Только в них деятельность и функция каждого индивида прямо или косвенно зависит от деятельности и функций множества других. Только здесь роль этого сплетения действий и интересов становится столь значительной, что даже те немногие люди, что распоряжаются шансами монопольно, не избегают давления и силового воздействия со стороны большинства членов общества.

Такие социальные процессы, как действие механизма монополии, обнаруживаются во многих обществах, в том числе и в обществах со сравнительно слабым разделением функций и незначительными взаимосвязями. Начиная с определенного уровня аккумуляции, в этих социальных объединениях также происходит переход распорядительной власти от отдельного индивида-монополиста к целым социальным группам. Зачастую это — группы тех функционеров, которые ранее были первыми слугами монополиста. Примером может служить процесс феодализации. Выше мы уже показывали, как в ходе этого процесса монопольные владыки лишались власти над довольно значительными землями и над очень большими средствами ведения войны, — власть переходила сначала к их бывшим функционерам и их наследникам, а затем и ко всему слою рыцарства. В обществах, где взаимозависимость социальных функций меньше, это движение к социализации с необходимостью ведет либо к более или менее полному распаду монополии, т. е. к своего рода «анархии», либо к присвоению этой монополии олигархией. В более поздние времена подобные сдвиги приводили не к перераспределению шансов среди ограниченного числа монополистов, а к облегчению доступа к ним массы людей: только растущая социальная взаимозависимость всех функций позволила, не уничтожая монополии совсем, полностью отнять ее у тех немногих, кто пользовался ими по своему произволу. По мере быстрого роста разделения функций те немногие, кто продолжает монополистически притязать на все новые шансы, раньше или позже оказываются функционально зависимыми от услуг всех прочих людей и начинают испытывать все большие затруднения. Все более функционально дифференцированной сети людей свойственны особого рода законы, противоречащие частной монополизации шансов. В развитии монополии имеется тенденция, выражающая не что иное, как функцию социальной взаимозависимости. Например, монополия на насилие или на сбор налогов из «частной» становится «общественной» или «государственной». Растущее разделение функций в этом переплетении связей людей настолько выравнивает чаши социальных весов, что становится невозможным передел шансов в пользу немногих монополистов. То, что сегодня нам кажется чуть ли не самоочевидным, а именно, что определенные монополии — прежде всего ключевая монополия на господство — являются «государственными» или «публичными», хотя ранее это было совсем не так, есть только один шаг в данном направлении. Вполне возможно, что в ходе этого процесса в силу специфических социальных условий могут возникать все новые и новые препятствия. Примером могут служить те препятствия, с которыми столкнулась в своем развитии древняя германско-римская империя, — о них мы уже говорили выше. Повсюду, где социальная сеть превышает некую — оптимальную для формирования монополии — величину, мы будем наблюдать сходные феномены. Но какие бы факторы и противоположно направленные механизмы ни препятствовали этому процессу, какие бы конфликтные ситуации раз за разом ни возникали, строение подобной сети постоянно стремится к такому состоянию, когда монополия ставится на службу и осуществляется от имени всего социального объединения.

В общем и целом процесс образования монополии имеет, таким образом, совершенно ясное строение. Свободная конкурентная борьба занимает в этом процессе точно определимое место и наделена четкой функцией: это — борьба и соревнование сравнительно многих людей за те шансы, которые еще не стали монополией одного или немногих индивидов. Любое формирование монополии в обществе предполагает такую свободную борьбу «на выбывание»; любая свободная конкурентная борьба «на выбывание» ведет к образованию монополии.

По сравнению с этой фазой свободной конкуренции завершение процесса образования монополии означает, с одной стороны, конец прямого доступа к неким шансам для все большего числа людей; с другой стороны, — все большую централизацию той силы, в распоряжении которой находятся данные шансы. Эта централизация способствует выведению данных шансов за рамки свободной борьбы, доступной для большинства членов общества; в оптимальном случае они оказываются в руках какой-то одной социальной единицы. Но сам монополист никогда не в состоянии сам получать доходы от этой монополии и расходовать их исключительно на свои нужды, особенно тогда, когда он существует в обществе со значительным разделением функций. Поначалу, если он обладает должной социальной силой, он может притязать на подавляющую часть этих доходов, затрачивая на оплату службы зависимых от него людей минимальные средства. Но он в любом случае оказывается зависимым от других (от их службы и выполнения ими их функций), а потому вынужден делить с ними большую часть шансов, находящихся в его распоряжении. И чем больше аккумулированные им владения, тем больше зависит он от других. Тем самым растет и социальная сила зависимых людей. Между ними идет конкурентная борьба за распределяемые монополистом шансы. Но если на предшествующей фазе борьба была «свободной» (т. е. зависела только от того, что одни оказывались в какой-то момент сильнее других), то теперь она зависит от того, насколько монополист испытывает потребность в том или ином индивиде, т. е. от того, каковы функции данного индивида, как монополист может использовать его услуги в целостной системе управления своими владениями. На место свободной конкурентной борьбы приходит борьба «связанных» (или, по крайней мере, зависимых) людей. Иными становятся и те человеческие качества, что обеспечивают успех в подобной конкурентной борьбе, иной оказывается та селекция, в результате которой появляются человеческие типы, отличные от тех, что господствовали на предшествующей фазе свободной конкуренции.