Норберт Элиас - О процессе цивилизации

Переходя то на одну, то на другую сторону, король и его представители успешно направляли работу всей этой системы. Социальная сила короля была столь значительной именно потому, что структурная напряженность между основными группами этого сплетения социальных связей было слишком велико, чтобы дело могло дойти до прямого компромисса и совместного решения вопросов, а тем самым и общего выступления против короля.

Известно, что в тот период единственной страной, где буржуазные и дворянские группы сумели совместно выступить против короля, стала Англия. Какими бы ни были особенности строения английского общества, снижавшие напряженность между сословиями и обеспечивавшие стабильные контакты между их представителями, сама социальная констелляция, которая, несмотря на все отклонения, привела к ограничению пространства решений центрального правителя, позволяет ясно понять, какое сплетение взаимосвязей в других странах способствовало приобретению здесь центральной властью той значительной социальной силы, что проявилась в облике абсолютизма.

Во Франции XVI в. и даже начала XVII в. еще было немало людей самого разного социального происхождения, пытавшихся объединить различные общественные формации в борьбе против угрожающе возросшей королевской власти. Все эти попытки потерпели крах. Гражданские войны и бунты отчетливо демонстрируют, что и во Франции имелись различные сословные группы, желавшие ограничить пространство решений короля и его представителей. Но столь же ясно они показывают существовавшие соперничество между группами и противоположность их интересов, серьезно затруднявшие общее движение в этом направлении. Каждая из групп желала ограничить королевскую власть ради собственных устремлений, каждая была достаточно сильна, чтобы воспрепятствовать другой группе достичь той же цели. Они держали друг друга в страхе, и в результате все они оказались в зависимости от одного могущественного короля.

Одним словом, в ходе крупной общественной трансформации, функционально усилившей группы буржуазии и ослабившей группы дворянства, настала такая фаза, когда обе функциональные группы — при всех противоречиях, существовавших с прочими группами и внутри них самих, — в целом оказались равными по силе. Так возникла возможность для возвышения — на короткое или на долгое время — аппарата, описанного выше как «королевский механизм»: противоречия между обеими важнейшими группами слишком велики, чтобы они могли достичь окончательного компромисса; тесная взаимозависимость социального существования обеих групп препятствует решению вопроса о превосходстве одной из них путем открытой борьбы. Не будучи способны объединиться, они не могли сражаться и побеждать, а потому принятие всех тех решений, которых они не могли добиться самостоятельно, передоверялось королю.

Как уже было замечено, этот аппарат возник без всякого плана, по ходу социального процесса. То, насколько хорошо им управляли, зависело в огромной мере от личности человека, на чью долю выпадала функция центрального правителя. Нам будет достаточно привести несколько исторических фактов, чтобы проиллюстрировать все сказанное в общем виде об образовании этой функции и о работе «королевского механизма» в эпоху абсолютизма.

В обществе IX–X вв. имелось два слоя свободных членов общества — представители клира и воины. Ниже на социальной лестнице находились массы более или менее не свободных людей, не имевших оружия, не принимавших активного участия в общественной жизни даже в том случае, если от их деятельности зависело само существование общества. Рыцари были землевладельцами, хозяйствовавшими в условиях относительной автаркии, а потому мало зависели от координирующей деятельности центра государства. Таковы были особенности общества, существовавшего на западнофранкских землях. Зависимость клириков от короля — по целому ряду причин — была гораздо большей. В отличие от немецкой империи, в землях западных франков церковь никогда не обладала значительной светской властью. Архиепископы здесь не становились герцогами. Церковные пэры в общем и целом оставались вне системы конкурирующих удельных князей. Поэтому центробежные интересы, направленные на ослабление позиций центрального правителя, были у них не так уж сильны. Владения церкви были разрозненны и находились среди земель светских феодалов, постоянно на них нападавших. Поэтому церковь была заинтересована в единой центральной власти короля, достаточно могущественного для того, чтобы прекратить это насилие со стороны феодалов-мирян. Непрестанно возникающие распри, малые и большие войны, разгоравшиеся то тут, то там, сурово осуждались монахами и прочими представителями духовенства. Клирики, конечно, в то время были значительно более воинственными, чем впоследствии, но все же война не являлась основным способом и средством их существования. Распри и войны довольно часто противоречили их интересам. Вновь и вновь священники и настоятели аббатств всех земель, подвергающиеся насилию и лишенные своих прав, взывали к королю как к судье.

Тесные отношения между королями-Капетингами и церковью, лишь изредка омрачаемые взаимонепониманием, вовсе не были случайными. Их причина заключалась не только в личной набожности первых Капетингов, но также в очевидном совпадении интересов короны и церкви. На этой фазе величие королей для священников, помимо всего прочего, было и орудием борьбы с представителями военной касты. Церемония освящения церковью королевской власти, помазание и коронование, все более недвусмысленно приобретала черты церковной инвеституры: королевская власть получала сакральный характер, в каком-то смысле она становилась церковной функцией. На землях западных франков, в отличие от других обществ, известное слияние светской и духовной власти происходило только в таких случаях. Очень скоро это направление развития здесь прервалось. В немалой мере это зависело от строения самой христианской церкви. Она была старше и организационно значительно прочнее, чем подавляющее большинство институтов светской власти того времени; у нее имелся верховный властитель, выдвигавший недвусмысленные притязания не только на духовное, но и на светское превосходство над всеми прочими владыками. Раньше или позже неизбежно должны были возникнуть конкуренция и борьба за превосходство между папой и светскими государями, правившими в тех или иных областях. Эта борьба повсюду закончилась тем, что папа был вынужден ограничиться духовными делами, а мирской характер власти императора и королей приобрел более четкое выражение. Хотя включение данной власти в церковную иерархию и в церковные ритуалы не исчезло совсем, но оно во многом утратило свое значение. Но все же стоит обратить внимание на то, что такого рода явления, как попытки церковной власти ассимилировать светскую, существовали и в западном мире — прежде всего для сравнения исторических структур и разъяснения различий между социальными процессами в разных частях земли.