Герман Дилигенский - Северная Африка в IV—V веках

Церковные владения занимали особое место в системе аграрных отношений. Они были освобождены от всех налоговых повинностей и, таким образом, находились в гораздо более благоприятных экономических условиях, чем владения большинства куриалов, арендаторов императорских {109} земель и даже крупных земельных собственников-сенаторов. Налоговый иммунитет и развившаяся в IV в. автономная юрисдикция церковных властей [276] J. Gaudemet. Ľeglise dans ľEmpire romain (IV-e — V-e siècles). Paris, 1958, р. 213—287. способствовали превращению церковных земель в своего рода «государства в государстве» — организмы, находившиеся в минимальной экономической и юридической зависимости от имперского государственного аппарата. С другой стороны, обогащение церкви и развитие ее организации приводили к отходу от коллегиальности в распоряжении церковным имуществом. Фактическим распорядителем церковных земель в каждой епархии был епископ, причем между личной собственностью епископа и церковным земельным имуществом не существовало каких-либо юридических различий [277] Ibid., p. 307, 309. . О том, насколько трудно было разграничить эти две категории земель на практике, свидетельствует постановление одного из африканских соборов о епископах и клириках, которые приобрели какую-либо земельную собственность (agros vel qualibet praedia) за время выполнения ими должности. В постановлении указывается, что если такие епископы или клирики, как соответствует их положению, не передали приобретенную ими землю церкви — они не должны захватывать церковное имущество [278] Codex canonum ecclesiae Africanae, XXXII (Mansi, III, p. 729); ср. Conc. Hipponiregiense, VIII (Mansi, III, p. 442); Aug., Ep., 185, 35. . Иначе говоря, уже самый факт наличия у епископа собственной земли представлялся опасным, с точки зрения материальных интересов церкви, ибо эту землю можно было легко расширить за счет церковных владений. Другой канон того же кодекса формулирует запрещение подобных действий епископов в таких выражениях, которые свидетельствуют о его чисто декларативном характере: «Епископу не разрешается без нужды (nec habente ergo necessitatem) узурпировать имущество церкви в свою собственность» [279] Codex canonum eccl. Afr., XXXIII, cp. Conc. Carthag. (421 г.), X (Mansi, III, р. 450). .

Но и без формального присоединения церковной земли к своим имениям епископы имели полную возможность эксплуатировать ее по своему усмотрению. Характерно, что {110} африканские соборы даже не пытались установить какую-либо регламентацию распределения доходов с церковных земель, определить, какая часть этих доходов должна идти на культовые и благотворительные нужды. Насколько свободно епископы распоряжались церковными имуществами, показывает широкое распространение в IV в. практики продажи церковных земель. Поскольку такая практика могла подорвать экономическую базу церкви, высшие церковные круги пытались бороться с ней, но, как свидетельствует частое повторение соответствующих постановлений в актах соборов, без особого результата [280] Mansi, III, р. 719, 729, 953—954, 969. Продажа церковных земель обусловливалась разрешением примаса провинции или согласием соседних епископов, а в некоторых канонах — согласием клириков данного диоцеза. Понятно, что епископу было нетрудно получить такое согласие от подчиненных ему клириков. .

Таким образом, в социально-экономическом отношении положение епископа в значительной мере приближалось к положению крупного частного собственника. В то же время благодаря независимости от фискальной системы империи он обладал фактически большей свободой распоряжения материальными ресурсами и доходами хозяйства, чем землевладельцы-налогоплательщики, и мог осуществлять эксплуатацию рабочей силы в таких размерах, какие считал экономически наиболее выгодными. Это отличало церковные хозяйства от имений большинства частных земельных собственников, в которых размеры эксплуатации непосредственных производителей зависели не только от воли их владельцев, но и от требований фиска, благодаря чему экономические преимущества колоната по сравнению с рабством реализовались относительно слабо (см. выше, стр. 91). Особые условия, в которых находилась церковная земельная собственность, позволяют нам рассматривать имения церкви и епископов как хозяйства, более близкие в социально-экономическом отношении к раннесредневековому феодальному поместью, чем все другие типы земельных владений, официально существовавшие в Римской Африке. Следует учитывать, что наиболее могущественные земельные магнаты добивались фактической независимости от фиска и юрисдикции имперских властей, преодолевая сопротивление государства, в то время как церковная {111} собственность развивалась в том же направлении совершенно свободно, при поддержке государственной власти.

Это не означает, что в церковном землевладении IV— V вв. можно видеть уже сложившийся в своих основных чертах феодальный институт. Судя по одному канону Карфагенского собора 398 г., устанавливавшему процедуру отпуска на волю церковных рабов [281] Ita tamen libertos, quos sacerdotes, presbyteri vel diacones de ecclesia sibi commissa facere voluerint, actis ecclesiae prosequi jubemus: quod si facere contempserint, placuit eos ad proprium reverti servitium (Col. Carth., XXXI. In: Mansi, III, p. 954). , рабский труд широко применялся на церковных землях наряду с трудом колонов. Эксплуатация земельной собственности церкви часто осуществлялась в формах, характерных для императорских и частных владений: отдельные имения и виллы сдавались в аренду крупным съемщикам [282] Aug., Serm. 356, 15; Ep., 139, 2; Mansi, III, р. 893. , что влекло за собой типичное для римского аграрного строя разделение между собственностью и владением и раздробление крупного домена на ряд хозяйственно не связанных частей. Условия античного общества все еще определяли в значительной мере социально-экономическое положение церкви. В особенно сильной степени это отражалось на ее положении в городах. Ортодоксальное христианство еще не стало в Римской Африке абсолютно господствующей религией; кроме язычества, весьма сильным противником ортодоксальной церкви был донатизм. В борьбе за упрочение и расширение своего влияния в массах, церковь должна была поддерживать свою репутацию «защитника малых и слабых» не только на словах, но и с помощью благотворительной деятельности. В условиях пауперизации значительной части городского населения и обострения социальных противоречий эта деятельность приобретала тем большее значение, что она отвлекала плебс и обедневших куриалов от выступлений против господствующих слоев и власти Римской империи. В принципе церковные имущества считались предназначенными для материальной помощи беднякам [283] Константин в указе от 326 г. (CTh, XVI, 2, 6) подчеркивал, что в городах «бедняков надлежит поддерживать церковными богатствами» (oportet pauperes ecclesiarum divitiis sustentari). Августин, говоря о переходе владений донатистской церкви к католикам (Ер., 185, 9, 36), отмечает, что одновременно к ним перешли бедняки, которые кормились с этих владений. Ср. Serm. 355, 4, 15 («у церкви не хватает денег для всех просящих и нуждающихся»). Августин, говоря о переходе владений донатистской церкви к католикам (Ер., 185, 9, 36), отмечает, что одновременно к ним перешли бедняки, которые кормились с этих владений. Ср. Serm. 355, 4, 15 («у церкви не хватает денег для всех просящих и нуждающихся»). , и как бы далеко ни заходил произвол епископов и {112} коррупция клира, им приходилось выделять какую-то часть дохода с церковных земель на благотворительные нужды. В этом отношении церковь в известной мере брала на себя функцию материальной поддержки беднейшей части гражданства, которая в античном городе служила интересам сохранения единства городской общины и обычно выполнялась богатыми литургами. Таким образом, церковь IV— V вв. все еще оставалась тесно связанной в социально-экономическом отношении с основной ячейкой античного общества — городом и играла известную роль в его консервации.