Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Но мало того, что в России государство и общество друг от друга не отличались, сама «идея государства отсутствовала в России до середины XVII века». (33) А поскольку, как мы уже знаем, собственность как главный источник социальных конфликтов отсутствовала тоже (поглощена суверенитетом), читателю невольно придется заключить, что царили в этой удивительной «примитивной семье» мир, благодать и полная бесконфликтность. Да такие, что для paterfamilias править ею было одно удовольствие. Не удивительно поэтому, что даже самодержавная революция Ивана Грозного уместилась у Пайпса в двух абзацах. И те напоминают скорее эпическую семейную хронику, нежели революцию. Более того, автор замечает, что «метод, использованный [Грозным] по сути не отличался от того, который был использован Иваном III на территории завоеванного Новгорода». (33)

Но все хорошее на свете, как известно, кончается. И вот в середине XVII века «идея государства» в России вдруг, наконец, каким-то образом возникает. Почему? Появилась к этому времени частная собственность? Рухнула «примитивная семья» вместе с «патримониальной ментальностью» (34), и царь перестал быть paterfamilias? Так должен был бы заключить читатель на странице 70. Тот, однако, кто дочитал до страницы 85, узнает вдруг нечто прямо противоположное. А именно, что «трансформация России в вотчину правителя... 3АВЕРШИЛАСЬ в XVII веке». (35) То есть как раз тогда, когда «идея государства» возникла. Как объяснить эту головоломку?

Очень просто. На странице 70 Пайпс все еще витал в эмпиреях «патримониальной» теории, а на странице 85 он уже спустился на грешную землю - и к собственному изумлению обнаружил, что перед ним совершенно не та страна, которую описывала его теория. Виттфогелю и Тойнби, скажем прямо, было легче. Они провозглашали свои глобальные теории, а потом пытались втиснуть конкретную страну, в нашем случае Россию, в предусмотренную для неё нишу. Своей специальностью полагали они, так сказать, алгебру мировой истории. Для Пайпса как историка России это невозможно. Ему пришлось заниматься арифметикой, если можно так выразиться, т.е. скрупулезно сверять теорию с фактами. Именно это как раз и обещало стать его главным преимуществом перед предшественниками. На самом деле оказалось это его главной слабостью. Ибо история России отчаянно бунтовала против его теории.

Но прежде, чем мы приглядимся к этому бунту, еще два слова о теории. Монголы и византийцы в качестве прародителей российской государственности выпали в ней, как мы видели, из тележки. Кто вместо них? «Классические примеры таких режимов можно найти среди эллинистических государств, возникших после распада империи Александра Великого, например, в Птолемеевском Египте (305-30 до н.э.) или в государстве Атталидов в Пергаме (283 -133 до н.э.)». (36)

Почему, собственно, предпочел Пайпс птолемеевский Египет империи Чингизхана в качестве модели для России, остается только гадать. Может быть, потому, что Птолемеи были, в отличие от ханов, обожествлены. Или потому, что монголы не могли при всем своем могуществе похвастать таким патриархальным миром и согласием, какой предписывала России патримониальная теория. Но в принципе не так уж это и важно, поскольку 74 страницы спустя Птолемеи тоже вылетели из тележки вслед за монголами и византийцами. И мы вдруг узнаем, что "московская служилая элита, от которой по прямой линии происходят и дворянство императорской России и коммунистический аппарат России советской, представляет УНИКАЛЬНЫЙфеномен в истории социальных институтов». (37)

ВРЕМЯ «ГРАЖДАНСКИХ БУРЬ»

В амплуа теоретика Пайпс объяснил нам, что -- в связи с хроническим отсутствием в России конфликтов, связанных с частной собственностью -- царили в ней под эгидой ее paterfamilias беспримерные мир и согласие. А что говорит история? До середины XVII века, рассказывает нам тот же Пайпс, но уже в амплуа историка, страна была ареной «гражданских бурь, БЕСПРЕЦЕДЕНЫХ ДАЖЕ ДЛЯ РОССИИ, когда государство и общество были вовлечены в непрерывный конфликт, в котором первое пыталось навязать обществу свою волю, а последнее предпринимало отчаянные попытки этого избежать». (38). (Это при том, заметим в скобках, что ни государства, ни собственности еще, как мы слышали от Пайпса-теоретика, тогда не существовало).

Вы еще не запутались, читатель, во всех этих противоречиях? Напоминаю, что все это в пределах одной книги одного автора. Но то ли еще будет!

Смысл «непрерывного конфликта» заключался в том, что «стараясь построить свою империю по образцу княжеского домена -- сделать Россию своей вотчиной -- царям пришлось положить конец традиционному праву передвижения свободного населения: все землевладельцы должны были служить московскому правителю, что означало превращение их вотчин в поместья». Иначе говоря, «земельная собственность должна была превратиться в служебное владение, зависящее от благоволения царя». (39)

Короче, в отличие от Тойнби, история не позволяет Пайпсу объявить Россию изначально тоталитарной . А в отличие от Виттфогеля, убежден он, что загадочная «институциональная бомба» взорвалась в России, по крайней мере, на столетие позже. Более того, до середины XVI века, до того, как государство «экспроприировало общество» (40), «собственность в России была традиционно отделена от службы» и существовала в ней сильная аристократия, не только «гордившаяся своим происхождением», но и «сознательно отделявшая себя от парвеню из служилого дворянства» (41). И цари «вынуждены были уважать эту систему, если не хотели рисковать восстанием против них объединенной оппозиции ведущих семей страны» (42). Откуда в стране, где «не могло быть четкого различения между государством и обществом», взялась «сильная аристократия», конфликтовать с которой «не рисковали цари», остается только гадать.

Это, впрочем, не мешало коварному «патримониальному» государству интриговать против могучей аристократии еще с середины XV века. Нет, оно «не вырастало из общества и не было навязано ему сверху. Скорее оно росло с ним бок о бок и кусок за куском его проглатывало» (43), покуда, наконец, не довело «процесс экспроприации до конца». (44).

Так или иначе, государство преуспело. Время «гражданских бурь» закончилось - вся собственность в стране принадлежала теперь paterfamilias и их безмятежная семейная жизнь в России, наконец, началась: «система, которую мы описали, стала настолько иммунна к давлению снизу, что, по крайней мере в теории, она должна была себя увековечить». (45). Запомните, читатель, случилось это поворотное событие русской истории, по Пайпсу, в середине XVII века: государство отняло у общества собственность!

РАСПАД ТЕОРИИ

И все было бы с тех пор у paterfamilias в порядке, когда б не одно странное обстоятельство. Я имею в виду, что это самое «патримониальное» государство, столетиями, как мы слышали, интриговавшее против собственности подданных, неожиданно начинает вести себя совершенно нелогично, чтоб не сказать нелепо. Ни с того ни с сего оно вдруг ВОЗВРАЩАЕТ подданным собсственность, такой ценой, с таким трудом у них вырванную. Пайпс и сам не может не заметить абсурдность ситуации. «В 1785 г., - озадаченно сообщает он читателю, - при Екатерине II... частная собственность опять появляется в России». (46) Видите теперь, откуда взялся 1785 год на Стокгольмской конференции Совета Взаимодействия в мае 2000?