Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Короче говоря, противостояние между петровской Россией и допетровской Русью равносильно для Хоскинга конфронтации между имперством и национализмом. Потому-то и полагает он, что, покуда Российская Федерация не станет РУССКИМ государством (иначе говоря, «Россией для русских»), так и будет она оставаться «обрубком империи». Короче, доверившись славянофильской тоске Гачева, написал Хоскинг, по сути, теоретическое пособие для русских этнонацоналистов с их «русским миром».Тех самых, кого, было время, сам даже Путин назвал однажды «придурками».

Увы, ничего этого не заметили рецензенты на Западе, осыпввшие комплиментами эпигонскую работу Хоскинга. Не заметили даже такого очевидного ляпа, как дифирамб, кому бы вы думали, всероссийскому клоуну и демагогу с русской матерью и отцом... юристом: «Как в своих лозунгах, так и в своей фразеологии Либерально-Демократическая партия под руководством Владимира Жириновского отвечает духовным нуждам израненного русского самосознания и гордости» (60). Разве это не дисквалифиция для серьезного исследователя?

ЕЩЕ РАЗ О КОНСЕНСУСЕ

Напомню, что не в первый раз, как мы уже заметили, наблюдаем мы это противоестественное взаимодействие между самыми темными силами традиционалистской реакции в России и западными ее «попутчиками». Впервые наблюдали мы его еще в XV веке, когда, как мы еще увидим, неистовый иосифлянин Геннадий, архиепископ Новгородский, взял себе в наставники в деле истребления инаковерующих «шпанского» короля Фердинанда Католика. Потом снова встретились мы с этим взаимодействием в 1920-е, когда в ответ на провозглашение России в Рейхстаге «монгольской ордой» гордо объявили евразийцы: да, мы наследники Чингизхана! И вот сейчас прославление русского национализма как единственно возможного спасителя бывшей «азиатской империи», вплоть до дифирамба Жириновскому, услышали мы от британского либерального историка.

И Ричард Пайпс со своим «вотчинным государством» выглядит в этом контексте не более. чем соединительным звеном между «восточным деспотизмом» Карла Виттфогеля и сегодняшней апологией русского национализма, ставшей основой для эпигогонов консенсуса западной историографии. Ибо безоговорочно, сколько я знаю, согласно с Пайпсом и Хоскингом большинство современных западных руссистов. И Астрид Туминез в книге «Русский национализм с 1856 года» спрашивает: «Было ли когда-нибудь в России создано национальное государство?» И сама себе отвечает: «Научный консенсус утверждает, что нет». (61).

А поскольку, по её мнению, именно «национализм есть клей, скрепляющий современные государства», то его Западу и следует в России поддерживать. (62) Той же точки зрения придерживаются и Джон Дэнлоп в книге «Новые русские националисты», и Саймон Диксон в работе «Русский национализм: прошлое и настоящее» и практически все, пишущие об этом предмете эксперты, которых мне приходилось читать. Консенсус он консенсус и есть.

Невозможно отделаться от ощущения, что для всех этих авторов в постсоветской политической драме есть лишь два действующих лица: национализм и имперство. Ясно, что для них империя хуже национализма. И потому приходится выбирать наименьшее зло. Куда денешься, пришлось напомнить коллегам (в статье, опубликованной в вашингтонском журнале «Demokratizatsia») заключение блестящего соотечественника Хоскинга Майкла Хэйуорда, что «принцип национализма с самого начала был неразрывно связан как в теории, так и на практике с идеей войны» и поэтому «в строительстве нации-государства, как и в революции, повивальной бабкой истории всегда было насилие». (63).

Особенно, добавлю, если вовлечена в это перекройка границ (а в строительство нации-государства в Европе она, как правило, вовлечена). Так во всяком случае свидетельствует опыт распада Оттоманской, Австро-Венгерской, Югославской и советской империй . Как пишет И.А. Зевелев, «строительство наций на обломках империй всегда дело этнонационалистов. Кемалистская Турция начала свой эксперимент со строительством национального государства с того, что подвергла геноциду и изгнанию свои армянские, греческие и курдские меньшинства... Сербия и Хорватия оказались в аналогичном случае агрессивно-националистическими и начали немедленно перекраивать силой карту бывшей Югославии». (64)

Можно ли сомневаться, что, избери в 1996 году Россия в президенты «истинного строителя нации» Геннадия Зюганова, мы почти наверняка имели бы сегодня на руках войну с Казахстаном --за «Южную Сибирь и Зауралье», как назвал эти области соседней республики А.И. Солженицын, и с Украиной за Новороссию» (с Украиной, впрочем, мы ее и при Путине имеем)

Пришлось также напомнить коллегам, что русский национализм, никогда не противостоял империи, всегда был имперским. Противостоял он – от имени империи – «германо-романской цивилизации». Короче, никакой конфронтации между национализмом и империей, на которой настаивает современный западный консенсус, попросту не существует. На самом деле противостоит в России империи третье пока недействующее лицо. Я говорю, конечно, о Федерации. Знал о нем, между прочим, еще столетие назад, в 1820-е, декабрист Сергей Трубецкой когда писал в своем проекте Конституции, что «только федеральное управление соглашает величие народа и свободу граждан»

*************

Вот как далеко завело нас обсуждение абсурдных теорий западных «деспотистов». Нет, они вовсе не безобидны, эти идеи. Иные из них (Антонио Грамши назвал их «идеями-гегемонами») чреваты национальными катастрофами. Печально, но факт: сегодняшний западный теоретический консенсус эпигонов дискуссии 1960-х совершенно очевидно подталкивает Россию именно на такой путь. Однако критика этих дискуссий – и их последствий – не выход из положения. Выход в том, чтобы противопоставить идеям западного консенсуса другие, более близкие к реальности русской истории идеи о природе и происхождении русской государственности. Это невероятно трудное предприятие. Но что делать, если другого выхода нет?

Глава пятая. Язык, на котором мы спорим

Сошлюсь для начала на удивительное наблюдение известного американского историка Сирила Блейка: «Ни одно общество в современном мире не было объектом столь конфликтующих между собою постулатов и интерпретаций, как Россия»? Спросим себя: почему? Почему, я имею в виду, столько уже десятилетий не могут историки как российские, так и западные договориться друг с другом, о том, что такое русская государственность.

Я не первый, кто заметил причину этого затянувшегося разногласия. Вот что писал об этом еще в 1930-е Георгий Петрович Федотов: «Наша история снова лежит перед нами как целина, ждущая плуга... Национальный канон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристическая и конструктивная ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью, а другой схемы не создано. Нет архитектора, нет плана, нет идеи». Это он про пушкинский канон о России как о «запоздалой Европе». Но Федотова не услышали. И поскольку западная историография России создана была в 1920-30 годы русскими историками-эмигрантами, трогательно преданными именно этому «старому канону», спор о природе русской государственности и зашел в тупик, о котором говорил Сирил Блейк.