Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

ПЕРВЫЕ СТРАННОСТИ

Пункт первый. Мы видели, что в «мир-империях» государство попросту присваивало себе весь национальный продукт страны. При абсолютизме, благодаря латентным ограничениям власти, приходилось ему обходиться лишь частью этого продукта. Как же вело себя в этом отношении самодержавное государство?

Оно действительно вмешивалось в хозяйственный процесс, а временами и впрямь присваивал весь национальный продукт. Но в отличие от "мир-империи", лишь временами. Если в эпохи Ивана Грозного или Петра, ленинского военного коммунизма или сталинского Госплана присвоение это было максимально, порою тотально, то во времена первого из Романовых, допустим, или послепетровских императриц, НЭПа или Горбачева оно (насколько позволял исторический контекст) минимизировалось. Во всяком случае теряло свой тотальный характер.

Впервые это странное непостоянство самодержавной государственности проявилось в драматической разнице между режимами Ивана IV и Михаила I, при котором не только решения о новых налогах, но и оборонная политика определялись на Земских Соборах, заседавших порою месяцами. В дальнейшем эта пульсирующая кривая -- от резкого, приближающегося к деспотическому ужесточения налогового пресса и контроля к столь же резкому их расслаблению, когда вступали в действия латентные ограничения власти, свойственные абсолютизму, и обратно -- стала постоянной. Странность тут, как видим, в том, что самодержавная государственность вела себя порою как азиатская "мир-империя", а порою как абсолютистская монархия. Она уподоблялась им. НО НИКОГДА В НИХ НЕ ПРЕВРАЩАЛОСЬ Хотя бы потому, что за каждой фазой ее ужесточения следовала фаза расслабления (что, впрочем, заметим в скобках, отнюдь не препятствовало повторению этих фаз снова и снова).

Пункт второй. Деспотической «мир-империи» была, как мы помним, свойственна более или менее перманентная хозяйственная стагнация Для абсолютистской "мир-экономики" характерно было наоборот расширенное воспроизводство, т.е. более или менее поступательное развитие хозяйства. Самодержавная государственность и здесь вела себя до крайности странно. Она выработала свой, совершенно отличный от обоих, образец экономического процесса, сочетающий СРАВНИТЕЛЬНО КОРОТКИЕ ФАЗЫ БУРНОЙ МОДЕРНИЗАЦИОННОЙ АКТИВНОСТИ С ДЛИТЕЛЬНЫМИ ПЕРИОДАМИ ЗАСТОЯ И ДАЖЕ ДЕГРАДАЦИИ. Опять все совсем не так, как у всех.

Впервые заметил эту странность еще в 1962 г. Александр Гершенкрон в наделавшей в свое время много шуму монографии "Экономическая отсталость в исторической перспективе". Как экономист он, однако, не связал этот паттерн с особенностями самодержавной государственности.

УДЕРЖАТЬ ОТ КРОВИ ВЛАСТЬ

Пункт третий. Точно так же нельзя описать и тип политического развития самодержавной России ни в терминах простого политического воспроизводства, как обстояло дело в азиатских деспотиях, ни в терминах последовательного наращивания латентных ограничений власти, т.е. политической модернизации, как обстояло оно в европейских абсолютных монархиях. Нельзя потому, что и здесь вела себя самодержавная государственность в высшей степени странно. Её политический процесс парадоксальным образом умудрился сочетать РАДИКАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ ГОСУДАРСТВА (И ДАЖЕ СМЕНУ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПАРАДИГМЫ) С СОХРАНЕНИЕМ ОСНОВНЫХ ПАРАМЕТРОВ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНСТРУКЦИИ, ЗАДАННОЙ ЕЩЕ САМОДЕРЖАВНОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ ИВАНА ГРОЗНОГО). Снова ничего похожего на других.

Достаточно сравнить Россию московитскую (с её дьяками, приказами и «духовным оцепенением», по выражению И.В. Киреевского) с петровской (с её шталмейстерами, коллегиями и вообще европейской культурно-политической ориентацией); дореформенную (с насквозь коррумпированной, на весь мир осмеянной Гоголем бюрократией и драконовской цензурой) с пореформенной (с её европейской судебной системой, с ее земствами и цветением литературных журналов); дореволюционную с советской (тут иллюстраций, не требуется), советскую с ее однопартийностью с фейковой «многопартийностью» постсоветской -- и всё это при неизменно самодержавной структуре власти чтоб уловить странность такого политического процесса. Соблазнительно описать его как доминанту политической наследственности над институциональной изменчивостью.

Пункты четвертый и пятый. Читателя уже не удивит после всего этого, что и социальная структура самодержавной России тоже пульсировала - то сжимаясь, как в "мир-империи", то раслабляясь, как при абсолютизме. Замечательно здесь лишь то, что, хотя мобильность населения не прекращалась даже в мрачные времена сталинского "нового издания крепостничества", она никогда не достигала той интенсивности, которая в Европе (или, если хотите, в досамодержавной Москве) вела к образованию сильного среднего класса («предбуржуазией, как мы помним, называли его советские историки- шестидесятники). В результатеРОЛЬ, КОТОРУЮ ТРАДИЦИОННО ИСПОЛНЯЛ В ЕВРОПЕ СРЕДНИЙ КЛАСС, В РОССИИ ИГРАЛА ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ. неспособная, в отличие от среднего класса, выступить в качестве соединительного звена между народом и элитными слоями общества. Снова не как у людей.

Пункт шестой. Еще более странно протекал в самодержавной России процесс образования элит. Единого образца вертикальной мобильности и здесь, как легко теперь догадается читатель, конечно, не было – ни относительно упорядоченного, как в абсолютных монархиях Европы, ни полностью произвольного, как в "мир-империях". Было, как во всем остальном, и то и другое.

Самое здесь интересное, впрочем, вот что: опыт словно бы ничему не учил российские элиты. Они как-то безнадежно не осознавали непредсказуемость своей судьбы. И потому неизбежное при самодержавной государственности возвращение произвола, повторявшееся столько раз, что к нему вроде бы пора уже было привыкнуть, снова и снова оказывалось для них громом с ясного неба. Один пример даст читателю более точное представление об этой очередной странности самодержавной государственности, чем любые формулировки.

За долгое царствование Екатерины II, длившееся целое поколение, люди "наверху" привыкли к стабильности. Пугачевщина и якобинство во Франции убедили их, что угроза их благополучию исходит от обездоленных масс. Они были уверены, что главная их забота - "удержать от крови народ". И, конечно же, как и другие поколения российской элиты, успели забыть, что действительная их задача в самодержавной стране – УДЕРЖАТЬ ОТ КРОВИ ВЛАСТЬ!

Так или иначе, несметно расплодившимся екатерининским дельцам казалось, что они надежно окопались за своими письмоводительными фортециями и аппаратными бастионами. И, как другие поколения российской элиты до них, они проглядели опасность. Не успеет еще остыть тело покойной императрицы, как скажет во всеуслышание Аракчеев прославленному Екатеринославскому кирасирскому полку, что знамена его -- "екатерининские юбки". А новый государь велит А.И. Тургеневу передать офицерам: "Скажите в полку, а там скажут далее, что я из вас потемкинский дух вышибу. Я вас туда зашлю, куда ворон ваших костей не занесет".