Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Определить точные потери императорской гвардии затруднительно. Согласно Мартиньену, потери среди офицеров были следующие: в 1-м полку тиральеров (дивизия Роге) ранен капитан, в полку драгун ранен майор (в звании полковника – colonel-major), во 2-м полку шеволежеров-лансьеров смертельно ранен лейтенант; в частях пешей гвардейской артиллерии один лейтенант убит, один смертельно ранен и ранено 8 офицеров; в конной гвардейской артиллери ранены 3 офицера, в гвардейском артиллерийском обозе ранено 5 офицеров; в гвардейском обозе экипажей 2 офицера ранено. Роты 1-го и 8-го армейских артиллерийских полков, которые были приданы гвардии, также понесли потери среди офицерского состава, но какие именно, сказать трудно [1988]. О потерях в Легионе Вислы материалы Мартиньена умалчивают. О них упоминает только Брандт: «Мы относительно немного потеряли: значительное количество офицеров и не более двух сотен солдат…» [1989]Следовательно, хотя гвардейские части пехоты и кавалерии потеряли немного – примерно 250 человек, но артиллерия понесла достаточно ощутимые потери в людях и лошадях [1990].

В 6 или 7 часов вечера [1991]Наполеон возвратился к своим палаткам, которые на этот раз были раскинуты в тылу Шевардинского редута, рядом с Доронинским курганом [1992]. Императорские палатки стояли в центре батальонного каре 2-го полка гвардейских пеших гренадер. «Вся гвардия собралась в массе, – вспоминал Дюмонсо, – поблизости от палаток императора, рядом с высоким лесом, и окружила [палатки] неисчислимыми огнями, которые радостно сияли, оживляя сцену» [1993]. Одну из своих палаток Наполеон предоставил Мюрату. Так как обычно эта палатка раньше отдавалась офицерам Квартиры, теперь они оказались под открытым небом.

К вечеру погода испортилась. Стало холодно, подул ветер, накрапывал дождь. Бивак был окружен в беспорядке валявшимися еще с 5 сентября трупами русских солдат [1994]. «Усталый и сильно страдая от насморка», Наполеон «нуждался в отдыхе и уходе» (Солтык). Но прежде император занялся делами: он продолжал получать донесения и отчеты, распорядился подсчитать наличие боеприпасов, получил информацию о мерах, принимаемых для попечения о раненых, отдал ряд распоряжений… Времени и сил не осталось для того, чтобы черкнуть пару строк Марии-Луизе. Он напишет ей только утром.

Около 9 часов был подан ужин. Дарю и Дюма были приглашены к столу. «Ужин только что был подан. Он был один и предложил нам сесть справа и слева от него, – вспоминал Дюма. – После того как он справился о том, что было сделано для оказания помощи раненым… он стал говорить о сражении. Моментом позже он заснул – минут на двадцать. Но, внезапно проснувшись, он продолжал: “Будут удивлены, что я не использовал мои резервы с тем, чтобы добиться более великих результатов. Но я должен сохранить их для решающего удара в большой битве, которую враг даст перед Москвой. Успех дня обеспечен. Я должен обеспечить успех кампании в целом, и вот для чего я сохраняю мои резервы”». Сразу после ужина явился Мюрат, который, согласно Сегюру, стал «просить гвардейскую кавалерию» для преследования русских. «Император отверг с несдерживаемым раздражением эту… мысль» [1995].

Итак, вне всякого сомнения, ряд решений главнокомандующего Великой армией 7 сентября, а также общий характер его поведения на поле боя, недостаточно решительный и инициативный, имели драматические последствия для исхода Бородинской битвы, для судеб европейской и мировой истории. Наиболее важным в этой связи в поведении Наполеона были два момента. Во-первых, как главнокомандующий, он не обеспечил должной скоординированности в действиях руководимой им армии, а во-вторых, отказался от введения в бой в наиболее решительный момент сражения основной части гвардейского резерва.

Причины столь серьезных для главнокомандующего просчетов мы можем объяснить следующими обстоятельствами. 1. Явно сказалось физическое и эмоциональное состояние Наполеона, предопределенное общей усталостью, обострением целого комплекса болезней, падением жизненного тонуса и притуплением той способности к неожиданному озарению, которое отличало его ранее как военного гения. 2. Наполеон (впрочем, как и вся армия) психологически не был готов к столь упорному и ожесточенному сражению, каким оказалось Бородинское. В этом проявилась недооценка Наполеоном противника в предшествующий генеральному сражению период войны. Поэтому к концу дня 7 сентября Наполеон, изумленный стойкостью русских и небывало малым числом пленных, был уже склонен переоценивать степень прочности русской обороны. 3. 7 сентября Наполеон был вынужден принимать решения не только как военачальник, но и как император. Известия об испанских событиях, полученные им накануне, обострили чувство тревоги за дела Империи. В этой связи сохранность императорской гвардии виделась ему гарантом политической прочности всей Империи и престола. 4. В ходе самого сражения все более укреплялась надежда императора на возможность заключения мира в Москве даже при условии не полного разгрома русской армии. Впрочем, наряду с этим, Наполеона не оставляла мысль и о том, что придется давать еще одно сражение, прежде чем удастся вступить в Москву. Это тем более удерживало его от решительного шага использовать 7 сентября императорскую гвардию.

Среди многочисленных легенд, которые память русских породила о Бородинском сражении, была легенда о том, что неприятель вечером 7 сентября покинул поле боя и отошел на прежние позиции. Это дало возможность многим историкам и писателям, начиная с А. С. Шишкова и заканчивая авторами 80-х и 90-х гг. ХХ в., утверждать о несомненной победе русского оружия под Бородином. В основе этого мифа лежало, во-первых, вполне понятное стремление Кутузова, кстати, убежденного, что битву он все же не проиграл [1996], изобразить результаты сражения в наиболее благоприятном для себя свете, а во-вторых, реальные ощущения солдат русской армии, выстоявших в небывало ожесточенном бою. Все это, казалось, находило подтверждение в официальных бумагах. «…Мы остались хозяевами поля боя, – сообщалось в официальных известиях из армии от 8 сентября. – На следующий день генерал Платов был послан для его [неприятеля] преследования и нагнал его арьергард в 11 верстах от деревни Бородино» [1997]. Позже А. Н. Муравьев будет даже писать, что ночью после сражения он «спал на батарее Раевского» [1998].

Если отвлечься от чисто пропагандистских целей многих документов, составленных в квартире Кутузова, и от особенностей человеческой памяти, способной спустя многие годы вводить в искреннее заблуждение даже самого беспристрастного участника события (как в примере с А. Н. Муравьевым), то и в этом случае оказывается, что некоторые партии разведчиков, посланных ночью на поле боя русским командованием, дали искаженную информацию [1999]. В свое время А. Н. Витмер попытался объяснить, почему это произошло. Разведчики «слышали впереди полную тишину, были усталы, измучены физически и нравственно», поэтому и доложили, что прошли, дескать, версту и неприятеля не встретили: «Должно, ушел к себе». Рассвет же застал нашу армию уже в полном отступлении, и было, конечно, не до того, чтобы разбираться, правильными ли были ночные депеши или нет. «С течением времени легенда пустила глубокие корни и вошла в историю особенно потому, что она, конечно, льстила нашему народному самолюбию», – завершал свои размышления Витмер [2000].