Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Наполеон набросал Марии-Луизе несколько строк: «Мой добрый друг. Я пишу Тебе на поле Бородинской битвы. Я вчера разбил русских, вся их армия в 120 тыс. человек была здесь. Сражение было жаркое; к двум часам дня победа была наша. Я взял у них несколько тысяч пленных и 60 пушек. Их потеря может быть исчислена в 30 тыс. человек. У меня тоже много убитых и раненых. Коленкур, начальник пажей, убит, я вручил ему командование дивизией. Я лично не подвергался всем этим опасностям. Моя кровь хороша, погода немного свежая. Нансути слегка ранен. До свидания, мой дорогой друг. Всего хорошего. Твой Наполеон» [2040].

Между тем биваки частей Великой армии тоже стали оживать. Солдаты с трудом, словно в каком-то полусне, поднимались и пытались согреться возле слабо горящих костров. «Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победителями. Все потрясены и подавлены. Армия неподвижна; она теперь больше походит на авангард», – писал Ложье из 4-го корпуса. «Было очень скверно, – заметил в своем дневнике капитан Бонне из 18-го линейного 3-го корпуса Нея, – холод стал сильным, и подул северный ветер» [2041].

Рано утром Солтык отправился к императорским палаткам, где был разведен большой костер, возле которого грелись дежурные офицеры. Мюрат, ночевавший в одной из императорских палаток, подошел к этому костру погреться; «он справился о здоровье императора и о том, можно ли его видеть. Несколько минут спустя приехал маршал Ней. Оба героя сражения дружелюбно поздоровались друг с другом, и король сказал маршалу: “Вчера был жаркий день, я никогда не видел сражения, подобного этому, с таким артиллерийским огнем; при Эйлау не меньше стреляли из пушек, но это были ядра. Вчера же две армии были так близко друг от друга, что почти все время стреляли картечью”. “Мы не разбили яйца, – отвечал маршал, – потери врага громадны, и нравственно он должен был быть страшно потрясен; его надо преследовать, чтобы воспользоваться победой”. “Однако он отступил в хорошем порядке”, – отвечал король. “Я не могу поверить, – отвечал маршал, – как это могло быть после такого удара?”» В этот момент разговор был прерван, так как император пригласил к себе Нея [2042]. Трудно сказать определенно, о чем именно была беседа императора с маршалом Неем, но достаточно точно можно предположить, что в разговоре с Мюратом, который состоялся чуть позже, Наполеон, осведомившись о состоянии кавалерии, распорядился сформировать авангард из резервных кавалерийских корпусов и пехотной дивизии Фриана (сейчас ею командовал Дюфур), двинуться вперед, овладеть Можайском и расположиться в нескольких километрах за ним. Официальный приказ Мюрату вручил Бертье в 10 часов утра [2043].

В тот же час Наполеон приказал подать лошадь, сел на Тори и начал осмотр поля битвы [2044]. Вначале его путь лежал «к маленькой дотла сожженной деревне», где вся «земля была сплошь покрыта убитыми» (Солтык). «Поле битвы представляло собой омерзительное зрелище, – вспоминал Пельпор, командир 18-го линейного полка, остатки которого в тот момент были рядом с сожженной деревней. – Небо было мрачным, шел дождь, дул ветер, и всюду были обезображенные тела. Какая картина! Трудно было сохранить какие бы то ни было иллюзии» [2045]. От Семеновского император отправился к Курганной высоте, проехав «вдоль высот, где была выстроена русская армия. Они тоже были покрыты трупами» (Солтык). Сегюр, который ехал сзади Наполеона, видел, как и император, что «вокруг орлов прогуливалось ровно столько офицеров, унтер-офицеров и солдат, сколько требовалось для охраны знамени. Их одежды были изодраны в пылу битвы, закопчены пороховым дымом, обагрены кровью…» [2046]Среди убитых лежали раненые. Лошадь Сегюра наступила на одного из них, который громко закричал. «Сир, это только русский», – сказал один из адъютантов Наполеону. «После победы, – резко бросил император, – нет врагов, есть только люди». Он приказал оказать раненому помощь. Вообще, Наполеон исполнил долг гуманности по отношению к русским раненым. «…Он сам указывал, кого из них следовало перенести, по мере того как он их находил или до него доносились их стоны. Постепенно он разослал всех офицеров своего штаба, чтобы ускорить дело и оказать этим раненым быструю помощь» [2047].

Брандт видел, как Наполеон, «выглядевший бледным и мрачным», прибыл к восточным скатам Курганной высоты и приказал офицеру своей свиты отправиться с несколькими конными егерями к «большому редуту». Егеря и офицер образовали своего рода каре, и каждый на определенном пространстве вокруг себя сосчитал мертвые тела. Операция была повторена многократно. «Как мне сказали, – вспоминал Брандт, – эту операцию проделывали в разных местах, чтобы сосчитать убитых» [2048]. Император оставался возле «большого редута» некоторое время, иногда поглядывая в подзорную трубу в сторону Можайска. Время от времени к нему подводили русских пленных, «не в очень большом количестве, и которые имели скорее вид усталых людей и оставленных в тылу; он спрашивал их, требуя сказать, какого они корпуса и много ли потеряли их полки» [2049].

Ближе к полудню Наполеон возвратился в ставку, желая, помимо всего прочего, лично понять причину тревоги, всполошившей войска в районе Шевардинского редута. Об этом событии писало несколько очевидцев – Кастелан, Боссе, Булар, Шамбрэ, Гардье. Но наиболее точную картину дал Дюмонсо, непосредственный участник происшествия. Утром половина полка «красных улан» (2-го гвардейского шеволежерского) была отправлена искать фураж и произвести под командованием второго майора ван Хассельта рекогносцировку. «Красные уланы» двинулись вправо – в места боев 5-го корпуса, дошли до совершенно разоренной деревни (определенно Утицы) и, найдя там немного фуража, расставили вокруг посты. Неожиданно услышав где-то впереди себя «ура», они должны были выслать взвод солдат во главе с лейтенантом Зигелем-сыном, чтобы произвести разведку. Около полудня этот взвод, скача во весь опор, внезапно появился у бивака, извещая громкими криками о том, что следом за ним идут казаки. Повсеместно поднялась тревога, раздавались призывы: «На лошадей!», «К оружию!», «К палаткам императора!» Крики мешались с нестройными звуками труб. Котелки с пищей были опрокинуты, огонь перебросился на подстилки, лежавшие вокруг костров… Испуганные лошади брыкались, вырывались и убегали… Только появление хладнокровного маршала Бессьера смогло навести порядок. Солдаты наконец-то построились, и лейтенант Зигель сообщил маршалу, что при выходе из леса на него неожиданно напали и погнались многочисленные казаки. Бессьер приказал одному эскадрону отправиться в разведку. Через некоторое время тот возвратился, не найдя ни малейших признаков неприятеля. Был дан отбой, и гвардейцы вернулись на бивак. Наполеон, вернувшийся из рекогносцировки, когда солдаты еще были построены, сказал перед фронтом 2-го полка гвардейских улан «беззаботным тоном», обращаясь к герцогу Истрийскому (Бессьеру): «Ба! Ба! Это не к лицу» [2050].