Сергей Мезин - Дидро и цивилизация России [litres]

На прощание Дидро попросил у императрицы оплатить его дорожные расходы и получил три тысячи рублей. Он также попросил на память «какую-нибудь безделку, ценную тем, что она ею пользовалась» [401]. Екатерина подарила ему кольцо с сердоликом, на котором был выгравирован ее портрет. Дидро также передал ей прощальный подарок – эмалевую плакетку и маленькие картины. Значительную сумму Дидро израсходовал на подарки Екатерине и Нарышкиным. Как заметил по этому поводу А. Уилсон, «парижский буржуа… не был скупым» [402]. Впрочем, Дидро прекрасно понимал, что он приобрел нечто более ценное, чем деньги: «У меня остается чувство удовлетворения от того, что я выполнил долг, а также остается высокое покровительство во всех случаях жизни. Смею даже сказать, что у меня есть царственный друг» [403].

22 февраля 1774 года Дидро написал прощальные письма секретарю Академии наук И. А. Эйлеру и Екатерине II [404]. Последнее было составлено по всем правилам придворного этикета. Он просил императрицу не оставить своими заботами его друзей – Д. А. Голицына и А. В. Нарышкина.

5 марта 1774 года Дидро выехал из Санкт-Петербурга в сопровождении грека Афанасия Баллы, находившегося на русской дипломатической службе. Прибыв 4 апреля в Гаагу, он вновь остановился в доме русского посла и своего друга Д. А. Голицына. Здесь он подготовил к изданию выполненный доктором Клером французский перевод книги И. И. Бецкого «Планы и уставы учреждений… Екатерины II… для воспитания юношества» [405]. Философ отредактировал, дополнил и снабдил своим послесловием текст книги, которая должна была представить Европе самый лестный образ цивилизаторской деятельности просвещенной монархини. В Гааге Дидро составил первый вариант «Замечаний на Наказ».

Итоги своей поездки Дидро подвел в письмах, написанных на обратном пути в Париж. Письмо к С. Воллан от 30 марта из Гамбурга носило до некоторой степени оправдательный (подруга философа и ее друзья в свое время активно отговаривали его ехать в Россию) и «рекламный» характер (Дидро знал, что содержание его письма станет известным многим парижским знакомым). Дидро вновь писал о ласковом приеме, который ему оказала императрица, и о том, что при встречах с ней он просьбам о новых «благодеяниях» предпочел право свободно высказывать свои мысли. «Я ни о чем не просил ее императорское величество, кроме разрешения прибегнуть к ней в случае несчастья, и она ответила мне, что я всегда найду у нее прибежище». Вывод философа звучал очень оптимистично: «Если только кому довелось совершить почетное и счастливое путешествие – это, несомненно, мне… За половину своего состояния я не согласился бы отдать это путешествие…» [406]

Тем не менее Дидро испытывал чувство облегчения, вернувшись в состояние привычной свободы и независимости, избавившись от необходимости «ходить по краю пропасти». В письме к мадам Неккер от 6 сентября 1774 года из Гааги [407], выдержанном в непринужденной шутливой манере, Дидро вновь давал самую лестную характеристику государственным талантам и очарованию Екатерины, но делал некоторые показательные оговорки. Говоря о ее искусстве беседы, он отмечал способность императрицы «уклоняться от вопроса, на который ей не хотелось бы отвечать». Он напрямую высказывался о характере власти своей августейшей собеседницы: «Признаюсь Вам на ушко, что наши философы, казалось бы, лучше всех разбирающиеся в деспотизме, видели его лишь через горлышко бутылки. Какая разница между тигром, изображенным Удри (французский художник-анималист. – С. М. ), и тигром в лесу!» Свое отсутствие в Париже он называл «ссылкой». Он также признавался в том, что потерял интерес к описанию нравов и людей, виденных во время путешествия. Он уверял, что не видел России, пребывая все время в Петербурге. Однако, вновь возвращаясь к вопросу о климате, нравах, законах, обычаях, привычках северной страны, Дидро выразил свои впечатления в следующем четверостишье: «О северном климате я не скажу никогда ничего ни прозой, ни стихами. Я был бы неблагодарным, говоря о нем плохо. Я бы солгал, если бы говорил о нем хорошо».

Хотя Дидро не уставал в разговорах и письмах превозносить русскую императрицу и прием, который она ему оказала, он, несомненно, испытал некоторое разочарование от своего визита к Екатерине II и от того, что увидел в России. Д. А. Голицын писал своему родственнику в Петербург: «Все, что [Дидро] говорил об уме, достоинствах и добродетелях ее императорского величества, не было для меня откровением. [Видимо,] он не мог сообщить мне никаких подробностей [он что-то скрывал], никто не знает и не чувствует его лучше, чем я. Он очень тронут милостями, которыми она его осыпала, и огорчен тем, что ему не удалось стать ей полезным хоть бы в чем-то…» [408]Это разочарование имело скорее политический, чем личный характер. Вместе с тем Дидро, получив более полное представление о России, мог гораздо свободнее высказать свое мнение о ее положении и перспективах ее развития, чем в личных беседах со своей благодетельницей.

«Замечания на Наказ» – один из итогов политических размышлений и наблюдений Дидро на русскую тему. Они писались, что называется, на полях «Наказа Комиссии о сочинении проекта нового уложения» Екатерины II (1767) и во многом перекликались по содержанию с «Записками» для Екатерины II. После смерти философа «Замечания» были дополнены его отрывками для третьего издания «Истории обеих Индий» Рейналя. Не вдаваясь в подробности редакций этого сочинения, рукописи которого имели очень сложную судьбу, не позволяющую установить «канонический» текст [409], обратим внимание на то, как в нем нашла свое развитие концепция цивилизации России. Дидро как бы продолжал диалог с императрицей, но уже не пытался выглядеть «мечтателем», как в «Записках», его позиция становится открытой и жесткой. Вместе с тем в 1774 году Дидро еще надеялся, что Екатерина, закончив войну с Турцией, возьмется за реформы и, следуя его советам, возобновит работу Уложенной комиссии.

Дидро и Екатерину II по-прежнему связывал общий политический язык. Их представления о власти и обществе во многом базировались на трудах Монтескье, который обогатил политическую теорию своими представлениями о происхождении, содержании и формах деспотизма, монархии, о зависимости формы правления от климата и размеров территории государства, разработкой теории разделения властей, впервые предложенной Дж. Локком, о равновесии социальных сил как условии политической свободы, о глубоких причинах, которым подвластно развитие общества [410].

«Русская императрица, несомненно, является деспотом», – прямо заявлял Дидро [411]. Деспотизм порочен сам по себе: «Если предположить, что самые размеры России требуют деспота, то Россия обречена быть управляемой дурно в девятнадцати случаях из двадцати» [412]. Любая деспотическая власть, даже власть «превосходных» деспотов, вредна, убежден философ, ибо она убивает в народе гражданский дух свободы. Екатерина II показывает, что лично она враждебна тирании и проникнута духом «чистой монархии». Что же необходимо сделать, чтобы избавиться от деспотизма? Создать народное представительство и передать ему законодательные права.