Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Несмотря на возросшее внимание к «панисламизму» и «пантюркизму» как угрозам для царского правления в Центральной Азии, мусульмане все еще обращались к государственным властям за поддержкой в спорах с религиозными оппонентами. Так, в 1906 г. ташкентские улемы обратились в администрацию с просьбой закрыть реформистскую газету после публикации в ней критики одной коранической школы. Контроль властей над межмусульманскими спорами, в том числе между джадидами и их противниками, доходил до цензуры антиклерикальных статей в реформистской печати. Но, как отметила Ингеборг Бальдауф, официальное покровительство исламской иерархии в Туркестане не распространялось на суфийских мистиков. Царские власти увидели в джадидах союзников, стремившихся разоблачить как проповедников «недозволенных новшеств» суфийские братства, источник страхов для властей от Чечни до Ферганской долины [462] Об этом прошении улемов см.: Khalid A. Printing, Publishing, and Reform in Tsarist Central Asia // International Journal of Middle East Studies. 1994. 26. No. 2. May. P. 187–200, цит. на с. 197; и об этом альянсе между джадидами и имперскими властями см.: Baldauf I. Jadidism. P. 77–81. .

В начале ХХ в. мусульмане разделяли со своими правителями озабоченность упадком морали, хотя их рецепты преодоления кризиса различались. «Шейхи, мусульманские ученые и жители Амударьинского уезда» в прошении на имя сенатора Палена, чиновника, посланного для изучения условий в Туркестане в 1909 г., обратили внимание на источник этой озабоченности. С точки зрения просителей, упадок морали начался совсем недавно. Во время завоевания власти пообещали, «что издревле существовавшие у нас порядки останутся без изменения» при назначениях на религиозные должности, «чему мы были очень рады и молились за здравие их». По их словам, «старый строй наш» сохранялся и «казии назначались из лиц, хорошо знающих шариат». Кроме того, «муфтии и раисы существовали, благодаря чему нравственность мусульман стояла высоко». Но упадок начался, когда изменился порядок выбора судей. Когда старейшины получили право избирать казиев, они выбирали кандидатов, подобных себе, «неграмотных и безнравственных» и несведущих в исламском праве. Со временем русская администрация ограничила власть этих судов. Просители жаловались, что казиям «запрещается вмешиваться в религиозные дела» [463] РГИА. Ф. 1396. Оп. 1. Д. 264. Л. 213 – 213 об., воспроизведено по ссылке: zerrspiegel.orientphil.uni-halle.de/t908.html. .

Ограничения, наложенные на хранителей шариата, развязали моральный хаос. Женщины получили право свободно выбирать мужей. Судебные решения, предписывавшие им вернуться к мужьям, «всегда отменяются», и женщины получали документы, позволявшие им жить самостоятельно. Мужьям и женам было дозволено судиться по брачным делам как по обычным гражданским искам. Даже такие преступления, как убийство и грабеж, теперь стали ненаказуемы мусульманскими судами. Новые правила лишили казиев руководства муфтиев по интерпретации текстов, и казии стали выносить приговоры «вопреки шариата». Без полицейского надзора со стороны цензоров торговцы стали обманывать покупателей, а женщины попирали закон и «свободно имеют сношение с мужчинами на улицах». Эти перемены привели «бедных жителей» к конфликту с «основными правилами шариата».

Однако просителей заботило не только то, как скажется несоблюдение Божиих законов на спасении их собственных душ. Они опасались «за последствия, которые могут нас и Российскую Империю постигнуть за несоблюдение Богом данного нам закона, как гласят статьи шариата (написано на арабском языке)».

Чтобы восстановить моральный порядок, столь важный и для истинной религии, и для государства, они просили «со слезами на глазах» о восстановлении должностей муфтия и раиса. Они также просили, чтобы судей выбирали только из людей «нравственных и хорошо изучивших шариат», сдавших экзамен на знание исламского права. Наконец, просители желали, чтобы им позволили содержать мечети и медресе за счет благотворительных фондов [464] Там же. .

Царская власть сохраняла роль незаменимого фундамента для такого морального порядка, а тем самым и для авторитета служителей религии. Подобно мусульманам в других частях империи, эти просители стремились приспособить веротерпимость к своим нуждам, постоянно подчеркивая ценность религии для империи. В то же время такие посредники ставили предел проникновению русских в свои общины. Более чем где-либо в империи государство оставалось зависимыми от недовольных мусульман, которые пытались завязывать контакты с местной администрацией, донося на своих врагов.

Разбирая конфликты между туркестанцами, режим вторгался в повседневную жизнь местных общин и в то же время налаживал связи с мусульманами и мусульманками в городских кварталах и селах всего региона. Но обращение к шариату имело непредвиденные последствия для обеих сторон. Зачастую имперские чиновники оказывались в зависимости от исламских институтов и стражей ортодоксии внутри них из‐за того, что туркестанцы апеллировали к противоречивым принципам, лежавшим в основе царской политики.

И миряне, и клирики инициировали вмешательство царской власти в местные конфликты и ставили им границы, тем самым неосознанно ослабляя «цивилизующую миссию» имперских властей, вовлекая их в посредничество в общинных и семейных конфликтах. Однако практика принуждения мусульман к соблюдению буквы их собственного «закона» давала режиму ценный инструмент, увеличивавший эффективность управления этим населением и его ресурсами.

Терпимость к исламскому праву и институтам выполняла в Туркестане множество разнообразных и важных функций. Она освобождала Министерство финансов от затрат по созданию другой судебной системы для нескольких миллионов туркестанцев (вдобавок к аппарату генерал-губернаторства, и без того затратному). Кроме того, санкция на сохранение исламского права и поддерживавших его институтов позволила государству уклоняться от исполнения многих обещаний цивилизующей миссии – таких, как распространение на регион «власти закона» и тех ограниченных гражданских прав, которыми обладали имперские подданные в европейских губерниях [465] Жан-Робер Анри выдвинул аналогичный довод о том, что поддержка мусульманского законодательства о статусах при французском правлении в Алжире имела ограничительные последствия. См.: Henry J. - R. Droit musulman et structure d’État moderne en Algérie: L’héritage colonial // Islam et politique au Maghreb / Ed. E. Gellner, J.-C. Vatin. Paris: Éditions du centre national de la recherche scientifique, 1981. P. 305–313. . Такая политика поддерживала сохранение планов будущей экспансии на мусульманский восток за столь же низкую цену.