Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

ЕРЕТИКИ, ГРАЖДАНЕ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Строя империю в Центральной Азии, деятели «цивилизующего» царского режима нашли выгодным использовать мусульманских посредников и их религию как полезные инструменты социального контроля там, где более формальные институты российского государства оставались слабыми. Если администраторам в Туркестане было некомфортно в маскарадном костюме покровителей ислама, то еще теснее он сидел на чиновниках в европейской части империи. Там Крымская война и другие процессы заставили государство и церковь поставить новые вопросы не только о действующей политике в отношении исламских институтов, но и более общие – о характере Российской империи и ее отношений с Европой.

Со времен наполеоновского нашествия цари пытались адаптировать современную им европейскую идею о том, что народ, «нация», должен принимать участие в политике и что нации и государства должны по возможности совпадать. При Николае I правительство ответило на вызов национализма в своей мультиконфессиональной и мультиэтнической империи тем, что стало бороться за привлечение русской нации к поддержке монархии. Но зависимость династии от «православия, самодержавия и народности» как легитимирующих принципов росла, а вопрос о том, какое отношение имеет эта триада к неправославным и нерусским подданным царя, оставался неразрешенным. Существование исламских фондов, мечетей, судов и школ, с точки зрения критиков царской религиозной политики, свидетельствовало об отсталости государства в сравнении с Европой, где новые политические единицы вроде Германии, Италии и балканских стран формировались на базе единой «национальности» с общей историей, языком, культурой и религией. С 1860‐х гг. петербургские бюрократы начали сталкиваться с националистическими движениями нерусских народов внутри империи. Они также боролись с угрозами существующему порядку в форме революционных и конституционалистских идеологий. Различные формы инакомыслия усиливали потребность в поиске политической стабильности через культурную и административную интеграцию разнородного населения империи.

Начиная с правления Александра II режим усвоил свой собственный образ национальной монархии как особого выражения православия и воли русского народа. Царские чиновники из западных губерний, Балтии и Финляндии вместе с консервативными русскими националистами в столицах призывали режим бороться с сепаратизмом и революционными настроениями среди нерусских и укреплять государство на пограничных землях, вводя единообразные институты и законы, русский язык и православие [466] См.: Wortman R. S. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Vol. 2. Princeton: Princeton University Press, 2000 (см. рус. пер.: Уортман Р. Сценарии власти. Т. 1–2. М.: ОГИ, 2004); Russification in the Baltic Provinces and Finland, 1855–1914 / Ed. E. C. Thaden. Princeton: Princeton University Press, 1981; Weeks Th. R. Nation and State in Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863–1914. Dekalb: Northern Illinois University Press, 1996; Renner A. Russischer Nationalismus und Öffentlichkeit im Zarenreich 1855–1875. Cologne: Böhlau Verlag, 2000. . В мае 1867 г. националистическая ежедневная газета М. Н. Каткова «Московские ведомости» призвала государство опираться в этом деле на «свои национальные, а не чужие учреждения». Автор утверждал, что только «национальная» православная церковь, а не католицизм, иудаизм, ислам и другие конфессии, «присутствовала при начале нашего исторического бытия, при рождении нашего государства… Все наши воспоминания связаны с нею, вся наша история исполнена ею» [467] «Русское правительство в восточных областях действовало не только в качестве вообще магометанскаго, но ревностно держалось суннитскаго толка». Московские ведомости. 8 мая 1867 // Катков М. Н. Собрание передовых статей Московских ведомостей. 1867 год. М.: Типография В. В. Чичерина, 1897. С. 232–239. .

Автор передовицы признавал, что «цивилизованное государство» позволяет существовать различным конфессиям в своих границах, но доказывал, что это «совсем иное дело» – «давать силу и власть всяким другим религиозным учреждениям, не имеющим национального значения». Государство ошибочно смешало терпимость к католикам с охраной «чистоты» католицизма, стало принуждать к членству в церкви и к подчинению ей, и аналогичным образом ошибки имперской политики превратили Казанскую губернию в «пламенеющий очаг магометанства». «В магометанских государствах ислам слабеет и никнет пред цивилизацией христианскою», но «под православною русскою державою… могущественное правительство России стало в этих местах татарско-магометанским». Русское правительство на западных границах приняло «образ немецкого и польского», а на Волге – «характер татарско-магометанского». Господствующее представление о веротерпимости «действовало в подрыв своей национальности и своему государству как могли бы действовать лишь его злейшие противники» [468] Там же. .

Генерал-губернатор Оренбургской губернии Николай Крыжановский намеревался укрепить государство, следуя этим рекомендациям на практике. В 1866 г. он заключил, что поскольку «разнообразие верований имеет вредное влияние на нравственную и на политическую жизнь народа и потому все действия местного начальства должны клониться к тому, чтобы уменьшать, различными мерами, как самый корень зла, т. е. разнообразие в вере, также вредные результаты этого разнообразия». С целью борьбы с этим злом он предписал чиновникам вести всех к «господству церкви» путем «убеждения и просвещения». Но Крыжановский не интерпретировал государственную поддержку церкви как нарушение фундаментальных принципов веротерпимости: «соблюдая вполне принцип веротерпимости, нельзя однако-же согласиться, чтобы магометанство и раскол приняли форму пропаганды, в явный ущерб господствующей вере» [469] РГИА. Ф. 821. Оп. 8. Д. 594. Л. 28 об. – 29 об. .

В 1869 г. Крыжановский выступил против тех чиновников, которые из‐за неправильного понимания веротерпимости отдали полицию, по его словам, в распоряжение исламских авторитетов в качестве инструмента насаждения религиозных норм. Он отмечал: «Ни одно из существующих в Империи иноверческих исповеданий, ни католическое, ни лютеранское, не имеют права обращаться за содействием полицейских властей для внушения своему духовенству и своим прихожанам религиозных их обязанностей. Тем менее такое содействие было бы уместно и сообразно с видами государственной пользы в отношении религии магометанской… коего один из главных догматов проповедовать ненависть к Христианам».

Крыжановский замечал, что было бы «по меньшей мере странно и крайне не политично, если бы русской полиции было поставлено в обязанность употреблять дарованную ей власть для утверждения магометанских мулл в правилах шариата» и «если бы русские власти вселяли в магометанских прихожанах усердие к магометанской вере и полицейскими мерами поощряли их поддерживать денежными приношениями мечети и магометанское духовенство». Он доказывал: «Заставить же русскую полицию утверждать и распространять у себя в России шариат, гнать народ в мечети и приглашать прихожан к денежному платежу в пользу изуверства, по истине, можно принять за насмешку над русскими властями» [470] РГИА. Ф. 821. Оп. 8. Д. 609. Л. 2 об. – 3. .