Михаил Барг - Великая английская революция в портретах ее деятелей

Мы не случайно столь подробно остановились на роли, которую сыграл Уинстенли в формулировании аграрно-крестьянского вопроса как стержневого вопроса революции. И здесь следует подчеркнуть, что к пониманию неразрывной связи борьбы плебса за право обрабатывать общинные земли с требованиями освободить копигольд от власти лендлордов его подвела драматическая история колонии диггеров близ Кобхема. Так или иначе, но Уинстенли единственный из деятелей демократического крыла революции осознал эту связь, и в этом заключена уникальность его теоретической и политической позиции.

Дело в том, что в литературе, посвященной Уинстенли, он предстает либо как религиозный мыслитель, либо как создатель «коммунистической утопии» и руководитель «коммунистического» эксперимента диггеров на холме Св. Георгия. Однако сами масштабы этого эксперимента превращают его в малозначительный эпизод, хотя и вызванный революцией, но оказавшийся в стороне от нее, от главного ее течения и прямого отношения к ее объективным целям не имевший. Не случайно и в одном и в другом случае Уинстенли предстает либо не от мира сего религиозным мыслителем, либо зачинателем движения, в зародыше осужденного на неудачу, хотя и благородного по его гуманитарной цели. Между тем только знамя диггеров, поднятое Уинстенли, вскрыло односторонний, буржуазно-дворянский характер свершений революции, указав на задачу, от решения которой она отвернулась, но которая единственно заключала в себе предпосылку обеспечить Республике 1649 года поддержку народных масс . Итак, то обстоятельство, что Уинстенли не только теоретически обосновал, но и практически возглавил борьбу за решение этой задачи, позволяет видеть в нем наиболее выдающегося деятеля революции на высшем, республиканском этапе ее развертывания.

Разумеется, тот факт, что на этом этапе два течения революционной демократии — мелкобуржуазное (во главе с политическими левеллерами) и плебейско-крестьянское (во главе с «истинным» левеллером) — не слились в единый поток, а оставались разрозненными, осуждало каждое из них на неизбежное поражение. В частности, судьба колонии диггеров на холме Св. Георгия хорошо иллюстрирует эту истину, впрочем, так же, как и исход солдатского восстания под знаменем левеллеров весной 1649 г. Правда, колония диггеров — парадоксально, но, может быть, именно по причине их отказа от сопротивления насилию — оказалась более долговечной. Однако ее существование, хотя и длилось без малого год, все же было скорее призрачным, нежели реальным. После нескольких нападений на диггеров в июне, в ходе которых посевы уничтожались, скот калечился, имущество захватывалось, дома сжигались, а их обитатели до смерти избивались и сгонялись с пустоши, против них было начато судебное преследование по иску лорда соседнего манора Фрэнсиса Дрейка. Выслушав только сторону истца (диггеров выслушать отказались на том основании, что они пренебрегли услугами платного адвоката), жюри, соответствующим образом настроенное, вынесло обвинительный приговор. Каждый из привлеченных к ответу, в том числе и Уинстенли, должен был уплатить штраф в 10 ф. ст., а также покрыть судебные расходы. Так как заранее было известно, что диггеры ничего не имели для конфискации в покрытие столь больших для них сумм, то очевидно, что главная цель суда заключалась в том, чтобы создать юридическую основу для их дальнейшего преследования. И оно продолжалось беспрерывно вплоть до глубокой осени.

Когда стало очевидно, что непрерывный и жестокий террор, развернутый лордами маноров, сделал невозможным дальнейшее пребывание диггеров на пустоши манора Уолтон, они перенесли свою колонию на ту часть пустоши, которая находилась в маноре Кобхем, являвшемся собственностью пастора Джона Плэтта. Но приближалась зима, жить под открытым небом было уже невозможно. К тому же пастор Плэтт оказался врагом еще более жестоким и коварным, чем светский лорд Уолтона. Мировые судьи тотчас же явились к копателям с требованием покинуть пустошь. Их поддержал своим авторитетом шериф графства. Когда же диггеры отказались подчиниться, в Лондон снова посыпались доносы, в которых их называли и роялистами, и атеистами, и многоженцами… Наконец, их арестовали и держали под замком пять недель.

10 октября Государственный совет вторично распорядился направить против диггеров вооруженный отряд. 27 и 28 ноября диггеры снова подверглись нападению со стороны наемников лорда манора: они разрушили дом, построенный на пустоши, и унесли обнаруженное в нем имущество. Сами диггеры были ранены. Однако вопреки ожиданиям врагов они снова вернулись. Вместо дома они выкопали землянки, засеяли несколько акров пшеницей и рожью, заявив преследователям, что скорее погибнут, чем прервут начатое дело. В этих условиях Уинстенли пишет два письма генералу Ферфаксу с жалобой на действия солдат в нарушение его обещания о невмешательстве армии, он апеллирует к Лондонскому совету, к докторам богословия английских университетов, наконец, пишет полный горечи обвинительный памфлет «Новогодний дар парламенту и армии». «Почему вы столь ненавидите копателей?» — обращается он с вопросом к власть имущим, все еще пытаясь убедить их в лояльности своих соратников к Республике, в том, что они не затрагивают чью-либо собственность. Он призывает: «О, дайте им жить… некоторые из них были солдатами, другие — сельские жители, являвшиеся всегда сторонниками дела парламента».

Правда, в этом памфлете уже прозвучали первые ноты усталости и разочарования. «Англия — тюрьма… бедные люди ее — арестанты». И это неудивительно: прошло уже много месяцев с тех пор, как ими было поднято знамя этого своеобразного восстания беднейших общин Англии против власти лендлордов, и тем не менее у них все еще не оказалось тех многочисленных последователей, которых они ждали весной. Движение так и не стало подлинно массовым, диггеры на холме Св. Георгия боролись в одиночку. Они потеряли все, чем располагали в начале работы. Урожай им так и не удалось собрать. Шла зима, они остались без средств, без жилья, гонимые и затравленные — горстка страдальцев. И тем не менее диггеры не сдавались. Вынужденные покинуть первоначально разрыхленный ими участок пустоши, они переходили на другой ее клочок.

Как прошла для них зима, неизвестно. Во всяком случае весной 1650 г. их деятельность оживилась. К этому времени по их примеру появились колонии бедных и на пустошах в ряде других графств. Для распространения правды об их положении среди населения зачинатели колонии близ Кобхема направили своих представителей в графства Бекингем, Гертфорд, Бедфорд, Мидлсекс, Гентингдон, Норсемптон [159] Эта акция была ускорена одним обстоятельством. Воспользовавшись растущей среди малоимущих слоев населения симпатией к начинанию Уинстенли и его соратников, неизвестные лица разъезжали по графствам и, предъявляя поддельное письмо за подписью Уинстенли, собирали средства, которые, разумеется, ими же и присваивались. . Они взяли с собой письмо Уинстенли, подписанное 25 диггерами Кобхема. Подчеркивая, что они полны решимости продолжить начатое дело — освобождение страны от тирании, Уинстенли предупреждает своих единомышленников по всей Англии, что крайняя нужда, которую диггеры близ Кобхема испытывают вот уже целый год, может вынудить их прервать работу и это будет равносильно крушению надежд всех бедняков Англии на свое скорое избавление. Однако эмиссары диггеров Кобхема были вскоре арестованы в г. Уэллингборо (Норсемптоншир). В руках властей оказались письмо Уинстенли и запись с перечнем посещенных ими мест.