Михаил Барг - Великая английская революция в портретах ее деятелей

В конце сентября Лильберн опубликовал памфлет «Плуты разоблаченные», содержавший программу реформ, которую должна отстаивать армия. Если оставить в стороне совет чаще менять состав «агитаторов», так как «стоячая вода… со временем подвергается порче», то в нем содержались все те же требования: уничтожение монополий и десятины, перевод законов на английский язык, свободное и равное правосудие, отмена солдатских постоев. Это была своего рода программа-минимум, в которой основной конституционный вопрос о государственном строе был обойден.

6 сентября Кромвель наконец откликнулся на многочисленные обращенные к нему просьбы и посетил Лильберна в Тауэре. Он посоветовал ему впредь воздерживаться от нападок на парламент, что ускорит его освобождение. Однако Лильберн стоял на своем: всеми путями он будет стремиться разрушить тиранию парламента. Кромвель обещал ему после освобождения хорошо оплачиваемую должность в армии. «За все золото мира, — ответил Лильберн, — я не принял бы предложения поступить на службу парламента или армии».

«Хотя вы меня не очень вдохновили, — заключил беседу Кромвель, — но мое расположение к вам таково, что я приложу все силы, чтобы добиться в парламенте вашего освобождения».

В случае его освобождения и выплаты 2 тыс. ф. ст. давно обещанной компенсации за ущерб, нанесенный ему в свое время Звездной палатой (включая половину задолженности за службу в армии), Лильберн со своей стороны обещал на год покинуть Англию. Изложив все условия письменно, он вручил Кромвелю этот документ. На том они расстались, и Лильберн стал ждать добрых вестей.

Между тем парламент под разными предлогами откладывал слушание этого дела. Только 14 сентября Кромвелю удалось привлечь к нему внимание палаты общин. Однако с целью не принимать «немедленного решения было предложено передать это дело в Комитет для изучения прецедентов юрисдикции палаты лордов над коммонерами».

Известие о таком решении было воспринято Лильберном как откровенный акт издевательства. Всю вину за продление своих мучений он возложил на Кромвеля, сохранявшего, как он был убежден, только видимость зависимости от парламента, а на самом деле замышлявшего «навечно удерживать бедный народ… в рабстве», под властью выродившегося и прогнившего парламента. Впредь, писал он в те дни Генри Мартену (известному своими республиканскими воззрениями члену парламента), он намерен направлять свои жалобы непосредственно солдатам, гвоздильщикам и холодным сапожникам, в которых он усматривал своих подлинных друзей и заступников. Это была угроза добиться освобождения посредством «неконституционных действий» низов, т. е. угроза народного восстания.

Однако дальше угроз прибегнуть к «неконституционным» массовым действиям ни Лильберн, ни его сторонники не заходили. И это очевидное свидетельство того, сколь велика была еще политическая незрелость революционной демократии тех дней и сила довлевшей над нею робости перед лицом властей предержащих, сохранявших видимость «конституционности».

Вспомним, что сам Лильберн в борьбе с парламентом стоял на платформе права, конституционности, юридического прецедента. Как же мог он стать предводителем мятежа — действия, по своему характеру явно «противозаконного»? К тому же не следует забывать, что Лильберн, хотя и младший сын в семье, был по рождению джентльменом, о чем при всяком удобном случае он напоминал: в парламенте — с целью заставить больше считаться с ним; вне парламента — с целью придать своим злоключениям больший моральный вес в глазах тех, для кого джентльмен все еще заслуживал большего уважения, чем простолюдин. Последнее же все еще было широко распространенным убеждением в среде тех самых низов, к которым он апеллировал.

Совокупность перечисленных моментов, может быть, объяснит нам тот на первый взгляд парадоксальный факт, что «защитник бедного народа» Лильберн, полностью разочаровавшись в Кромвеле и отчаявшись получить иным путем свободу, склонялся к заключению «соглашения „агитаторов“ с королем», если последний со своей стороны согласится «гарантировать справедливую свободу» его и народа. Следовательно, политическая незрелость этого предводителя радикалов была в ту пору еще столь велика, что личную свободу он все еще надеялся получить как дар «со стороны», не исключая и из рук монарха, обещающего «гарантии» таковой, поскольку парламент на это оказался неспособным.

Эта недостаточная разборчивость Лильберна в «конституционных средствах» еще проявится неоднократно. В одном, однако, он оставался последовательным: в искренней преданности делу свободы, которому он посвятил все свои силы и жизнь. Так, в одном из писем Ферфаксу Лильберн писал: «Я не поступаю и не действую по воле случая, а исходя из принципов и будучи в душе полностью убежденным, что они справедливы, праведны и честны, и я, по доброте божьей, никогда от них не отступлюсь, даже если мне суждено погибнуть, отстаивая их». Так или иначе, но бегство короля из Гемптон-Корта 11 ноября 1647 года положило конец попыткам установить контакт между королем и «агитаторами» — замысел, который отнюдь не всеми сторонниками Лильберна одобрялся (в частности, полковником Рейнсборо, Сексби и др.).

К этому времени произошли перемены и в судьбе самого Лильберна. 9 ноября ему было разрешено днем покидать тюрьму и возвращаться в нее на ночь. Однако и такое половинчатое «освобождение» было уже благом — он получил возможность находиться в семье, свободно общаться с друзьями и единомышленниками и тем самым активно влиять на движение левеллеров в целом.

Между тем движение это достигло критической фазы, в начале сентября в большинстве полков состоялись выборы новых «агитаторов» — событие, горячо поддержанное Лильберном. Это был момент, когда противоречия между радикалами и «грандами» в армии грозили вылиться в открытое неповиновение солдат своим офицерам. То же предгрозовое положение вещей отмечалось за пределами армии. Резко усилились нападки Лильберна на Кромвеля, открыто выступившего в палате общин 20 октября в защиту монархического строя. Умеренные индепенденты в долгу не остались, обвиняя левеллеров в стремлении к анархии и «уравнению состояний». Вот образчик «критики» идеалов левеллеров:

В этой обстановке появился памфлет «Дело армии, правильно изложенное», ставший отправным пунктом дискуссии, развернувшейся в Пэтни по вопросу о послевоенном устройстве. Хотя он был подписан 11 вновь избранными «агитаторами», его автором был левеллер Д. Уайлдмен, а косвенно — все лондонские идеологи левеллеров. Поскольку «дело армии» практически отождествлено в нем с делом «бедного, угнетенного народа Англии», постольку основное содержание этого документа сводилось к требованиям, реализация которых означала бы превращение страны в демократическую республику, при этом армия рассматривалась в качестве инструмента этого преобразования. Конкретная программа его включала основные требования левеллеров, и прежде всего Лильберна, изложенные в предшествующих памфлетах идеологов. «Дело армии» стало первым наброском знаменитого «Народного соглашения» — этого первого опыта создания писаной Конституции Англии .