Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Внимание к России привлекало то обстоятельство, что именно сосед с Востока, с точки зрения Германии, стремившейся подчинить своей логике и судьбу союзника, играл роль спускового крючка в будущей схватке великих держав. Это нисколько не отменяет того факта, что только на Западе, но не на Востоке представлялась единственно приемлемая возможность блицкрига. Эта истина, столь очевидная впоследствии, тем не менее вызывала довольно ожесточенные споры не только до, но и после Великой войны, когда рассматривались возможные последствия развертывания по Шлиффену наоборот, т. е. основные силы против России. 140В связи с этим, германский Генштаб, а за ним и коллеги из Австро-Венгрии пристально следили за реформированием русской армии и тщательно анализировали ее достоинства и недостатки. Однако, так как до 1906 г. разведка во многом была основана на данных приграничных станций, персонал которых комплектовался офицерами ландвера, к началу Великой войны многие информационные лакуны на русском направлении были не заполнены. Работа в России по налаживанию разведывательной сети затруднялась особенностями страны и ее населения. 141

Уже в первые дни войны стало очевидно, что решительность, с которой Шлиффен при планировании войны на два фронта допускал оставление Восточной Пруссии и отход за Вислу до разрешения ситуации на Западе, не разделяется даже большинством генералитета. Оставленные прикрывать восточную границу части 8-й армии и Ландверный корпус Войрша считались по сравнению с бесчисленными (в этом по доброй европейской традиции не сомневались) русскими ордами — «половиной Азии» — недостаточными, что вызывало нервозность и полуапокалиптические ожидания войны за само существование Германии и немецкого народа. 142Характерно, что из 8 армий, образованных с началом войны, только одна, 8-я ген. фон Приттвица унд Гаффрона, была сконцентрирована против русских, остальные 7 были на Западном фронте. 143При страхе перед «паровым катком» это весьма показательно, однако так же, как и на Западном фронте, командующим этой единственной и потому важнейшей армией был назначен отнюдь не великий стратег. 144Согласованного плана действий с союзницей не существовало, хотя расстановка сил на Востоке была известна уже 40 лет, в том числе потому, что стороны не хотели утечки информации и предчувствовали споры.

В Австро-Венгрии поражение России в войне с Японией вызвало известное облегчение, однако это имело в конечном итоге скорее отрицательные для нее последствия. Во-первых, планы австрийского Генштаба на случай войны с Россией стали более наступательными и амбициозными, 145хотя нехватка сил никак не отменяла зависимости от широкомасштабной германской поддержки (которую та и не думала оказывать). Во-вторых, уверенность в успешном противостоянии русской угрозе еще более осложнила диалог между Веной и Берлином, так как в Австро-Венгрии не видели необходимости для уступок, а намерены были скорее добиться передачи под свое командование всех союзных войск на Русском фронте. Количество выделяемых против России сил осталось значительным, однако оно не имело характера «шлиффеновской» асимметрии между театрами военных действий, а потому против Сербии и Черногории, армия которой соответствовала критериям ополчения, Конрад выделил силы, для такого противника явно чрезмерные, а для блицкрига (как выяснилось) — недостаточные. И, наконец, ослабление России было использовано Австро-Венгрией для аннексии Боснии, то есть цели конъюнктурной и в итоге принесшей проблем значительно больше, нежели репутационных плюсов. Вновь приосоединенная территория, даже с учетом вполне феодальной лояльности босняков императору, не вписывалась в баланс между двумя половинами империи, увеличивала антиавстрийские настроения среди славян как внутри, так и за рубежом, а ее аннексия, пусть и почти формальная, являлась явным унижением России, делавшим невозможным компромисс на основе прежней идеи status quo. Босния требовала крупных затрат на свою интеграцию в империю и срочных инвестиций по хотя бы частичному выравниванию уровня развития с другими регионами державы. Последствия же для равновесия сил на Балканах были и вовсе катастрофическими.

Конрад фон Гётцендорф, определявший развитие австровенгерской стратегии в течение десятилетия, с 1906 г., был настроен вести против России активные действия, выходившие за рамки сдерживания. Он полагал, что сможет захватить русскую часть Польши за счет удара между Бугом и Вислой, встречной операции германских войск из Восточной Пруссии в направлении на Седлец, провоцирования тотального польского восстания, а также преимущества во времени, даваемого сроками мобилизации. Эта комбинация выглядела вполне логичной, но не учитывала ни позиции Германии, ни хода событий в русской армии. Никогда не доверявший Италии как союзнику про Тройственному альянсу Конрад тем не менее был готов поверить в ее нейтралитет в лучшем случае, но тщетно уговаривал своих германских коллег не рассчитывать также на итальянское содействие против Франции, даже обещанное начальником Генштаба Италии генералом Поллио. 146Глава австрийского Генштаба был убежден в возможности быстрого и сокрушительного разгрома Сербии, во враждебной позиции Румынии по отношению к России, хотя не рассчитывал на ее вступление в войну на стороне Дунайской монархии, с венгерской частью которой у румын были столь острые разногласия. Нет смысла подробно останавливаться на истории австро-германских предвоенных дискуссий относительно масштабов участия и распределения обязанностей, однако факт остается фактом: ни о какой поистине единой союзной стратегии против предполагаемого русского вторжения говорить не приходится. Ситуация несколько улучшилась за счет постепенного налаживания личных контактов Мольтке и Конрада, но необходимость пунктуального учета формального равенства двух держав исключала выбор какого-либо конкретного варианта. 147Обе стороны действовали параллельно, убеждая себя в том, что они едва ли не альтруистически заботятся о союзнике, насколько это вообще возможно в их (то есть только одной страны) сложном военном положении. Показательно, что о формировании командования фронтов (или групп армий) ни одна сторона не задумывалась, оставаясь на уровне отдельных армий, что крайне вредило согласованию действий и провоцировало конфликты иерархии.

Таким образом, оценки боеспособности русских вооруженных сил явились важным фактором нагнетания обстановки внутри германского офицерства, стали причиной повышения кадрового давления. Тем не менее, внимательно наблюдая за военными реформами в России и за ее экономическим развитием, 148часть германских военных настаивала на немедленной атаке Франции, особенно во время кризисов 1905 и 1909 гг., однако кайзер к тому времени перестал быть сторонником превентивной войны, если когда-то и был таковым. 149Зато эта концепция полностью удовлетворяла Бетмана, который при всей своей сдержанности в экспансионистских планах считался русофобом. С началом войны ситуация решительно изменилась: теперь «превентивная война» стала отражением мифа об оборонительном для Германии характере войны, спроецированным на политические реалии. Довоенное чувство общности взглядов между офицерством двух консервативных монархий должно было смениться соревнованием и напряженным поиском принципиальных различий и/или профессиональных преимуществ над противником.