Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

После начала в декабре 1917 г. мирных переговоров в Брест-Литовске наступила новая эпоха во взаимоотношениях Германии и России. Заключение перемирия 15 декабря 1917 г., — именно перемирия, а не Брестского мира! — положило конец тому, что корректно было бы называть «Русским фронтом». Разумеется, боевые действия на этом лишь прервались, но далеко не окончились, поэтому война не остановилась, не исчез даже и фронт — он остался и в географическом, и в количественном, и в организационном измерении, причем с обеих сторон. Однако в декабре 1917 г. его превращение во фронт иной войны, частично совершенно иного набора сторон, его болезненная трансформация в арену многоуровневого конфликта стала необратимой. Вплоть до большевистского переворота и даже до захвата большевиками Ставки и убийства 3 декабря 1917 г. Н. Н. Духонина многие генералы распадающейся русской армии продолжали питать надежды на продолжение противостояния с Центральными державами силами пересозданной на ином, чуть ли не добровольческом принципе армии и с помощью казавшихся неистощимыми «союзников». Последний главнокомандующий упорно готовил эвакуацию Ставки в Киев, а также разрабатывал план действий на случай нового крупного отступления к расположенным еще восточнее естественным рубежам. Перемирие в Бресте, сопровождавшееся интенсификацией первого этапа того, что несколько неточно принято называть Гражданской войной в России, привело к исчезновению русской армии еще до заключения мира. Конечно, с этим были согласны и осознавали это далеко не все, и не только по ту сторону фронта, превратившегося вдруг скорее в зону усиленного информационного обмена, контрабанды и канал для перехода на нелегальное положение. И в Берлине, и в Вене, и «левым большевикам» в Петрограде пришлось вскоре прямо на ходу осознавать, что Русский фронт стал антибольшевистским, Украинским, а для Центральных держав наконец и попросту, без уточнений — Восточным, но только не «русским» в прежнем смысле этого слова.

В первые же недели после предложения советского правительства о мире германское командование резко активизировало взаимодействие и переписку с различными имперскими ведомствами относительно дальнейшего использования России и ее богатств для продолжения войны с Антантой. Характерно, что на деле германская военная элита оказалась не готова к развалу Российской империи, так как в проект Срединной Европы пространства Белоруссии, Украины и даже Литвы не вписывались, а иных вариантов масштабного переустройства Европы при крахе надежд на господство на море не существовало. Фактически германские элиты оказались способны планировать будущее только Конгрессовой Польши — остальные территории Российской империи отдавались на волю импровизированных псевдогосударственных проектов. Ослепительные перспективы долгожданного и все же неожиданного и полного развала империи на востоке немедленно дополнились ожесточенной борьбой за передел наследства, а сплачиваемые до того только общей угрозой союзы между членами прогерманского альянса затрещали по швам. Несколько месяцев Людендорф верил в возможность радикального вмешательства во внутренние дела и экономику России, чтобы вовлечь все ее территории «до Урала» в германский экономический механизм, решив проблему сырья и продовольствия и перестроив инфраструктуру (железные дороги). 1При этом первоначальные условия перемирия вызывали у ОХЛ «разочарование», 2а претензии Австро-Венгрии на польские территории — опасения за судьбу Силезии в случае будущей войны с нынешним союзником. 3Неуступчивость «русских» и неясность модели поведения советской делегации, утопичность ее истинных целей заставили германское руководство уже 15 декабря 1917 г. принять решение о начале отдельных переговоров с самостоятельной, точнее — с антибольшевистской, Украиной. 4

Тогда представлялось, что неизбежный эпилог противостояния на Русском фронте будет сводиться только к урегулированию территориальных и финансовых претензий. Однако вскоре выяснилось, что порожденные войной социально-экономические процессы (в особенности миграции) необратимы и требуют громадной и скоординированной работы. Попытки победившей Германии механически восстановить довоенный «порядок», например в торговых связях, разбивались о то, что по другую сторону сохранившегося, но уже иного фронта были твердо намерены строить пусть и экспериментальный, но ни в коем случае не довоенный порядок. Партнеры Германии и вовсе были готовы лишь к перераспределению наскоро захваченных пространств и ресурсов, но не к переустройству разрушенной войной системы взаимоотношений. Насыщенная история последующих немногих месяцев «послевоенных» отношений, пока официально был в силе Брестский мир и связанные с ним договоры, представляет собой отдельную и во многом более сложную страницу истории Центральной и Восточной Европы, которая нуждается в особом изложении. К этому вынуждает необходимость анализа громадного количества важных событий, которые при всей быстротечности ничуть не теряли в значимости, как это всегда бывает в точке исторической бифуркации. 9 месяцев между мартом и декабрем 1918 г. (да и последующие полгода) по насыщенности значительно превышают предыдущие 45 месяцев, если считать с июня 1914 г. Необходимость исключения этого короткого периода из повествования о Русском фронте, несмотря на полную его преемственность по отношению к противостоянию трех империй, связана с тем, что в полном смысле эпилогом, имеющим по отношению к истории Великой войны лишь подчиненное значение, эта эпоха не являлась. Это касается не только России, но и Германии, и Австро-Венгрии, точнее, тех государств, что сформировались на ее развалинах. Разумеется, было бы неверно и отказаться от краткого обзора этих событий, особенно в той их части, что касалась попыток действовать в рамках логики предшествующего противоборства. Именно такая манера была характерна для военного и политического руководства Германской империи, что и предопределило судьбу их Ostpolitik. 5

Уже в январе 1918 г. Гинденбург в письме на имя кайзера заявил, что недостаточные территориальные требования на Востоке «несовместимы с достоинством Германии», не окупают жертвы германского народа, результаты переговоров оказывают «неблагоприятное влияние на моральное состояние армии». В этом же документе Гинденбург обрушивался с критикой на ведших переговоры в Бресте фактического главу Обер Оста Гофмана и возглавлявшего германское дипломатическое ведомство Кюльмана, как сторонников умеренного мира, считая их действия вредными для судьбы монархии и Пруссии. 6Старые аргументы о том, что присоединение слишком больших территорий на Востоке противоречит интересам Германской империи, так как приводит к обострению национальной проблемы, были отвергнуты. Под эгидой Людендорфа в Германии уже разворачивались колонизационные программы и сообщества, готовившиеся осваивать занятые земли в Курляндии и раздавать их солдатам. 7Ни в тылу, ни на фронте не видели в этом ничего особенного, так как масштабы немецкой колонизации востока Европы заставляли немцев поверить в естественность ее продолжения, но уже без санкции свергнутых Романовых. Именно поэтому условия Брестского мира были столь легко восприняты в Германии как относительно умеренные. 8Конфликт между правительством и ОХЛ нарастал, так как обычно уступчивый канцлер Гертлинг вступился за свое право самостоятельно направлять ход переговоров. 9Накал страстей был так велик, что Людендорф и Гинденбург начали публично нарушать субординацию по отношению к кайзеру, поддерживавшему сторонников умеренных требований. 10Дуэт начал ссориться даже друг с другом. Людендорф в ярости, в состоянии нервного срыва заявил, что «немецкий народ ставит его выше, чем персону кайзера». 11