Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Захват 1–5 сентября 1917 г. почти полумиллионной столицы Лифляндии Риги, а также вообще овладение важным рубежом Западной Двины было громким успехом, однако в России он не столько породил стремление к миру, сколько дал повод к новому витку травли командования. Большевики, чтобы отвести от себя обвинения в содействии германскому наступлению, начали (и затем десятки лет декларировали) заявлять о том, что Корнилов специально сдал Ригу немцам, хотя эта версия не выдерживает даже простого хронологического сопоставления. Желаемый германской Ставке вывод о безусловной необходимости заключить мир в проигранной войне сделал последний военный министр Временного правительства генерал-майор А. И. Верховский, однако, несмотря на открытое заявление об этом на заседании правительства 31 октября и угрозу отставкой, добиться соответствующих изменений в политическом курсе Керенского он не мог.

Не дождавшись нужного эффекта от очередного поражения, хотя Керенский и распорядился о подготовке эвакуации части правительственных учреждений в Москву, германское командование попыталось еще раз оказать давление за счет угрозы Петрограду. К октябрю 1917 г. под влиянием обострявшегося внутриполитического конфликта и роста аннексионистских настроений германское командование окончательно потеряло терпение и отказалось от прежней выжидательной тактики по отношению к России. Не имея сил для организации громадного наступления через Лифляндию, Нарву и Псков, германские вооруженные силы провели уникальную для Центральных держав совместную операцию армии и флота по захвату Моонзундских островов, являвшихся важнейшим звеном в оборонительных позициях Балтийского флота. «Альбион» прошел чрезвычайно успешно на суше и неожиданно непросто на море. Хотя помешать захвату фактически сданных армией островов русские корабли не смогли, но они все же оказали упорное сопротивление германскому флоту, дав ему крупнейшее сражение за всю войну. К концу октября 1917 г. все Моонзундские острова были под контролем понесшей незначительные (по официальным данным — 195 человек) потери германской армии. 76Отступившие на континент остатки их гарнизона готовились отражать будущее наступление на Ревель, Рижский залив наконец перешел под контроль германского флота. Но на этом итоги операции и ограничивались: к выводу России из войны Германию она не приблизила, а действия находившегося под сильным большевистским влиянием Балтийского флота показывали, что вполне серьезная угроза Петрограду не парализует, а наоборот, лишь мотивирует разложившиеся русские войска, а особенно большевизированный флот к сопротивлению, чего так опасались еще весной 1917 г. С военной точки зрения, приложенные Германией усилия в этом сражении были явно избыточны, 77а результаты почти не окупили неожиданно больших материальных затрат, так как удар имел смысл только в случае намерения в дальнейшем атаковать Петроград. Некоторым основанием для легко предсказуемой и потому только внешне блестящей победы (которая оспаривается в отечественной историографии из-за преувеличиваемых потерь германского флота) была необходимость поднятия боевого духа среди матросов, так как только недавно, в августе 1917 г., был раскрыт весьма опасный заговор, последовала казнь двух зачинщиков.

В целом же проведенные летом-осенью 1917 г. операции по соотношению потраченных сил и полученных результатов выглядели вполне выгодными для Германии, однако они не имели стратегических последствий (не считая, возможно, еще раз отложенного, но шедшего своим чередом и без внешних неудач развала австро-венгерской армии и захваченных сельскохозяйственных угодий, важных с учетом голода в Центральных державах), а потому, контрастируя с большими надеждами на мир, приводили к эффекту разочарования, ощущения напрасных усилий и бесперспективности дальнейшего продвижения на восток. Время по-прежнему играло против Центральных держав, и доказательства тому должны были последовать вскоре на всех фронтах, кроме Русского и Итальянского.

К настоящему моменту все чаще принято отказываться от разделения революции 1917 г. на две, что по-своему верно в рамках концепции Великой русской смуты. 78Тем не менее, с точки зрения событий на Русском фронте, Февраль и Октябрь оказались достаточно разными. Если весной 1917 г. еще возможно было обманываться надеждами на быстрый победный прорыв обновленной и очищенной от «пережитков царизма» армии, то к концу осени 1917 г. таких иллюзий не осталось даже у энтузиастов «великой и бескровной». Хотя линия фронта несколько изменилась, короче она не стала, скорее, наоборот. Это означало необходимость дальнейшего ее удержания для обеих сторон, притом что внушительные ресурсы были потрачены и в ходе последней кампании. В России к ноябрю 1917 г. на сохранение хотя бы пассивного Русского фронта — и то в свете по-прежнему недалекой победы — надеялись только исходя из различных проектов добровольческих и национальных частей, начатки которых и стали потом важным этапом в развитии будущих красных, белых 79и национальных армий. В Австро-Венгрии положение было бесспорно безнадежным со всех точек зрения, ведь армия явно деградировала, а признаки нервного истощения все чаще встречались и у штабного офицерства. Удержание фронтов, пусть и не угрожающих более ее территории, для двуединой монархии казалось непосильной задачей. В Германии за 1917 г. сумели провести максимально возможную оптимизацию состава фронтов, перемещая корпуса с одного на другой в зависимости от степени их истощения, однако и этому методу были положены пределы. Русский фронт становился фронтом для ополченцев даже не из ландвера, а из ландштурма (то есть допризывников и списанных с воинского учета), что и для Германии превращало его в максимально статичную обузу. Казалось парадоксом то обстоятельство, что наступать вроде бы возможно, только в этом не видно сколько-нибудь оправдывающего потери смысла.

В конце октября 1917 г. на Западном фронте возобновились атаки французов, а среди пленных стали попадаться американские солдаты. Антантовская пропаганда раструбила на весь мир о победах в Палестине, где войска Британской империи вскоре взяли Иерусалим. Разочарование германской военной элиты итогами кампании 1917 г. видно из фразы В. Грёнера, писавшего 3 ноября по итогам победы под Капоретто, что «так же, как летом верили в крушение России, теперь надеются на то же самое с Италией». 80Именно поэтому даже «Декрет о мире» не сразу был воспринят как доказательство действительно нового этапа в участии России в Великой войне. Некоторое время в Германии полагали, что большевистский путч закончится быстрым его подавлением, Керенский или иная коалиция социалистов вернется к власти, но к 15–17 ноября хотя бы временная победа Ленина в столицах стала фактом, а потому германские переброски оживились. Принципиальный характер очередной смены правительства был многим неочевиден даже в самой России. 81Это было очередным и почти чудесным спасением Германии и ее союзников от неминуемого вскоре поражения: ведь подводная война давала все меньшие результаты, фронт в Италии стабилизировался окончательно, а на Западном фронте с трудом сумели локализовать кризис под Камбре, запомнившийся действительно успешной и массовой атакой танков. Мятежи и разгром Ставки в Могилеве 1–3 декабря (его детали — зверское убийство последнего главковерха Духонина — были пока неизвестны), прямое обращение с предложением о мире убедили германское и австро-венгерское командования, что на этот раз, в отличие от весны 1917 г., можно и впрямь надеяться на мир с Россией, в том числе сепаратный.