Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

За несколько месяцев место Верховного главнокомандующего перекочевало от члена императорской фамилии, авторитетнейшего в армейских кругах военного (Николая Николаевича) к 36-летнему юристу без военного образования и опыта службы в армии (А. Ф. Керенскому), а затем — и к прапорщику военного времени и бывшему уклонисту (Н. В. Крыленко). 58Наличествовал своеобразный эффект сжатой пружины. Очевидное профессиональное превосходство унтер-офицерского состава над офицерами ускоренного выпуска последних месяцев Великой войны наблюдалось не только в русской, но и в германской армиях, но, благодаря Гражданской войне, вопрос о том, кто умеет командовать войсками в современной войне, был разрешен в России окончательно. 59Процесс радикального обновления элиты продолжался и в Белой, и в Красной армиях в течение всей Гражданской войны, пройдя несколько этапов кризиса и конфликта между поколениями командиров. Разумеется, процесс радикального обновления офицерского корпуса не мог быть исключительно трагедией, 60предоставляя невиданные шансы не только честолюбцам, но и, например, тем, кто мог сделать карьеру в национальных частях просто за счет своей этнической (в том числе мнимой) принадлежности, однако и драматизма хватало.

Процесс отделения от собственно России ее более европейских окраин в сознании ее противников, разумеется, ускорился после Февральской революции, однако в реальности решать их судьбы без учета состояния русского колосса и его будущего было вряд ли возможно. В известной степени долгое время шли поиски возможности отколоть куски соседней империи, а не дезинтегрировать ее. Курляндия, прибалтийские герцогства, Литва, Польша, даже Украина оставались вспомогательными средствами для гарантирования германских земель от возможного в будущем русского вторжения. По мнению Людендорфа, битвы на Востоке в дальнейшем неизбежны. 61Все чаще и активнее стали обсуждаться различные проекты колониального стиля. Российские пространства и до войны были сферой интересов германского колониального ведомства, которое старалось проконтролировать процесс расселения на Востоке мигрантов из Германии. Теперь эти прожекты начали перекраивать ради будущих обширных программ по наделению землей немецких солдат и переселяющихся из глубин России колонистов. 62

По ходу войны с неизбежностью одной из важнейших стала колониальная призма восприятия России, 63тем более легко она была усвоена военными, ибо хорошо дополняла идею об оправдании понесенных потерь завоеваниями и ресурсами. Тем не менее на определенном этапе такое колониальное восприятие российских пространств вступало в непреодолимое противоречие с лозунгом освобождения национальных меньшинств: Германия теперь уже никогда не смогла бы дать им гарантии, что взамен их прежних хозяев, обвиняемых в том, что они — колонизаторы, новыми (или старыми) не станут немцы. 64Убедить в этом, например, латышей и эстонцев по понятным причинам не представлялось возможным. При этом дипломаты и политики весьма скептически относились к разнообразным проектам освоения и инкорпорирования земель Востока в Рейх, действительно плохо реализуемым, но ставшим предметом спекуляций в публицистике. После Февральской революции П. Рорбах, словно по заказу немецкой военной элиты, написал новую работу, где уточнялись представления о возможных аннексиях на Востоке и подводилась идейная основа под возможное продолжение войны с резко изменившимся восточным соседом. 65В идейном смысле аннексии на Востоке были неразрывно связаны с Россией, несмотря на риторику об освобождении от царской тирании нерусских народов. Выделить Польшу и Прибалтику, а уж тем более Украину в самостоятельный, третий регион, «не-Германию» и «не-Россию» и не просто буфер между ними, в рамках имеющихся представлений и реалий было невозможно, причем в известном смысле вплоть до 1945 г.

Симпатии германской политической элиты (австро-венгерской — в меньшей степени) охотно подстраивались под текущий политический момент: 66даже либеральные партии и буржуазные круги с одобрением следили за действиями в 1917 г. российских ультралевых во главе с Лениным. 67Не хотелось бы вдаваться в дискуссию о «деньгах Германии для Ленина», чтобы не отвлекаться от основного предмета изложения, в особенности потому, что интересующемуся именно этой проблемой читателю следовало бы обратиться к специальным публикациям по данному вопросу, в которых он может встретить полный набор мнений и приговоров, на свой вкус. 68

Для военных внимание к таинственным событиям в России было жизненно необходимо из-за безнадежного стратегического положения Центральных держав. Даже не склонный признавать свои поражения Людендорф признавал, что если бы русские в апреле-мае 1917 г. поддержали наступление Нивеля на Западе, то он не представляет себе, как ОХЛ «вышло бы из создавшегося положения». 69К апрелю 1917 г. благодаря весеннему половодью и при блестящей работе артиллерии, руководимой все тем же Брухмюллером (Прорывом), германские войска смогли ликвидировать опасный Червищенский плацдарм на реке Стоход, где было пролито столько крови солдат русской армии, однако основанием для крупных наступательных планов это не стало. Теперь германские расчеты строились на разлагающем эффекте революции, который ни в коем случае не следовало прерывать вторжением извне. В какой-то степени опыт Французской революции, на который так любили ориентироваться российские политики, сказался и здесь: пруссаки не захотели вновь, как в 1792 г., сплотить разъедаемую внутренними противоречиями нацию просто самим фактом своего вторжения. Новой «Марсельезы» допускать было нельзя, поэтому Керенский и его сторонники охотно пользовались русской версией предыдущей. Именно в мае-июне 1917 г. германским командованием особенно последовательно соблюдался курс на отказ даже от локальных наступательных операций, чтобы не мотивировать русскую армию к боеготовности, не облегчать работу разъезжавшему по фронтам «главноуговаривающему» Керенскому.

В отечественной исторической традиции по вполне понятным причинам все события 1917 г. на фронте принято рассматривать исключительно через призму русской революции, порой забывая о том, что для многих тогда она была не основным событием, а лишь следствием и обстоятельством продолжающейся Великой войны. Это особенно верно для тех, кто находился по другую линию фронта от России. Ведь летом 1917 г. грозные признаки опасного революционного брожения дали себя знать во многих армиях, особенно во французской, а также в австро-венгерской и даже на германском флоте. Хотя, например, во французской армии последствия солдатских мятежей были более чем масштабными, последовали и репрессии, но для всех стран-участниц мировая война отнюдь не закончилась. Содержание ее осталось во многом прежним, а революция стала лишь одним из возможных вариантов развития вызванного военным истощением кризиса.