Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Россия и русская пресса отвечали полной взаимностью. После длительной эволюции взглядов в начале XX в. Российская военная элита также убедилась в абсолютной неизбежности войны с Кайзеррейхом. Отныне все донесения русских военных агентов были посвящены поискам признаков подготавливаемой агрессии. Военный министр В. Сухомлинов дважды в начале 1914 г. выступил под очевидным псевдонимом в «Биржевых ведомостях» со статьей, тон и содержание которой не могли иметь ничего общего с позицией, возможной для официального лица и, тем более, для главы военного ведомства. 62На русском военном совете начала 1914 г. обсуждалась возможная военная операция против Османской империи, и Сухомлинов в ответ на то, что это вызовет войну с Австро-Венгрией и Германией, заявил, что к этому русская армия готова. 63

Сложный процесс образования русско-немецкого пограничья и обилие этнических и исторических особенностей осложнили для обеих сторон восприятие друг друга. Пограничные столбы по большей части отделяли не собственно Германию от России, а рассекали польские и украинские земли, и потому порой было сложно определить, где начинается одна страна и заканчивается другая. Более чем 100-летний опыт наличия общей границы и при этом сохранение весьма примитивных и грубых стереотипов восприятия друг друга наводят на мысль о парадоксе. 64Он представляется еще более странным, если учесть непреклонную симметрию действий Пруссии и России по поэтапной ликвидации остатков польской автономии. Были совместно подавлены все польские мятежи, с карт исчезли любые напоминания о былых польских княжествах и государстве, — что в Познани, что в Варшаве, — методично пресекались попытки развития полноценной системы среднего и высшего образования на польском языке.

Русско-австрийское пограничье окончательно оформилось лишь в 1846 г. после аннексии Австрийской империей Краковской республики и было скреплено кровью совместно подавленного восстания в Венгрии в 1848–1849 гг. И здесь необходимо отметить схожую искусственность границ, просуществовавших немногим дольше, чем русско-прусские, зато куда большую поляризацию по обе их стороны. Усилиями австровенгерской разведки Галиция должна была стать «украинским Пьемонтом», именно там был очаг украинского сепаратизма и создаваемой на ходу украинской письменности и историкопублицистической литературы, в то время как Россия отвечала игнорированием разницы между велико- и малороссами, а также усилением панславистской пропаганды на территории Австро-Венгрии, причем отнюдь не среди галицийских украинцев, которых априорно (и ошибочно) полагали не нуждающимися в дополнительной идеологической обработке в пользу воссоединения с остальными русскими землями. Сформировались два крыла местной интеллигенции, с которыми в годы Великой войны ожесточенно сводили счеты обе империи. 65

Понимание в каждой из трех империй рискованности объединения польских земель привело к устойчивому германофильству и русофильству в отдельных кругах политических и военных элит соответствующих стран. 66А вот отношения между Австро-Венгрией и Россией даже общая польская проблема исправить не могла: обе многонациональные державы были повинны в провоцировании сепаратизма на территории потенциального противника. Австро-Венгрия была в этом куда более активна, так как была уверена (и не без оснований) в наибольшей из всех трех стран симпатии поляков именно к габсбургской монархии. Выразителем этой лояльности стал ради войны с Российской империей даже социалист Ю. Пилсудский, с территории Австро-Венгрии координировавший антироссийские диверсии, а с началом войны формировавший польские легионы на австрийской службе. 67Впоследствии, однако, выяснилось, что австрийские надежды верны в отношении главным образом польской шляхты и аристократии, занимавшей непропорционально высокие позиции в имперской бюрократии, да еще и требовавшей за это слишком многого, например безоговорочной поддержки в конфликте с галицийскими украинцами и русинами. Не следовало забывать и о том, что в польской политической элите существовало пророссийское крыло, отличавшееся не меньшим национальным запалом, нежели их конкуренты. 68Что же касается истинной позиции населения как австрийской Галиции, так и русского Привислинского края (названия «Польша» во всех трех империях избегали), то она проявилась уже в ходе войны, оказавшись самостоятельной и не устраивавшей ни одну из сторон. 69

Следствием русско-германского единства взглядов, направленного против воссоединения Польши, являлся категорический отказ некоторых представителей германской политической элиты от проектов аннексий на Востоке. 70Любые уступки по польскому вопросу, т. е. ослабление откровенно колонизаторской политики, особенно в культурной сфере, 71вызывали у соседней державы недоверие и подозрение. Особенно остро они воспринимались в Германии, где покорение славян, в особенности поляков, сам факт наличия значительных национальных меньшинств и были показателями того, что Германия все-таки империя, 72более того, недостаток колоний приводил к фактически колонизаторскому поведению по отношению к полякам на их этнической территории, что предопределило стиль действий на оккупированных землях Российской империи в ходе Великой войны. 73Военные элиты обеих стран достаточно осторожно относились к полякам в своих армиях, и тем более в офицерском корпусе, что особенно было заметно в русской армии, 74где служили многие польские дворяне, в то время как в германских войсках польские фамилии онемеченных аристократов, как правило, не мешали воспринимать их как пруссаков. Весьма воинственные речи Вильгельма II, любившего подчеркивать свои бранденбургско-прусские корни, тоже не вызывали ощущения должной последовательности ни у русских, ни у польских политиков, 75хотя русская разведка с удовольствием констатировала неосторожные полонофобские высказывания кайзера. 76

Политическую же карьеру рассматривали лишь как средство легальной и эффективной борьбы за восстановление хотя бы автономной Польши. Разумеется, на определенном этапе добившиеся успеха польские парламентарии в любой из трех империй фактически становились проимперской партией в польской элите, зачастую оправдывая свою верность императору аристократическими традициями, но не отказывались от национальных целей. Так, в Германии пытался лоббировать интересы Польши граф Богдан Гуттен-Чапский, в России партию русофилов у поляков возглавлял Роман Дмовский, 77в Австро-Венгрии самым влиятельным поляком был министр финансов Леон фон Билинский.