Ирина Петросян - Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.)

Данное выступление армии продемонстрировало полную беспомощность центральной власти перед лицом подобных политических выступлений. Правительство не имело иной силы, способной противостоять требованиям янычар и придворного войска сипахи. В руках султана оставалась лишь сравнительно немногочисленная группа дворцовых слуг и членов дивана. При этом отнюдь не правительственный диван имел решающий голос в делах государственного управления. Гораздо большей силой и влиянием к этому времени обладали дворцовые придворные, в особенности связанные с султанским гаремом, где голос и влияние женщин (султанши-матери, старшей жены султана или его любимой наложницы) подчас имели решающее значение. Именно лиц из этой группы дворцовых служащих — капы агасы Газанфер-агу и дар-ас-саадет агасы Осман-агу, приобретших чрезмерное влияние на султана, потребовали убрать во время разразившегося бунта янычары и сипахи. Перед влиянием этой дворцовой группы правительственный диван был бессилен, и только вмешательство регулярной армии, обладавшей реальной силой, могло повлиять на положение дел и разрешение кризисной ситуации в государстве.

События, произошедшие в столице, чуть позднее имели свое продолжение. Узнав о волнениях в придворном войске, сердар Йемишчи Хасан-паша поспешил в столицу. Трудно сказать с точностью, чем это было вызвано. Скорее всего, он опасался повторения печальной судьбы своего предшественника, казненного сердара Ибрахим-паши, и стремился предупредить нежелательное для него течение событий. В столице он имел самое высокое покровительство в лице султанши-матери (валиде султан), чрезвычайно влиятельной при дворе. Однако в столице Хасан-пашу ожидали тяжелые испытания. По рассказу османских хронистов, группа придворных сипахи, недовольная действиями Хасан-паши в Венгрии, явилась к шейхульисламу и обвинила сердара в том, что он плохо защищает «честь и достоинство мусульманской веры» и потому христиане одерживают верх в войне над мусульманами. Сипахи потребовали от шейхульислама издать фетву на казнь Йемишчи Хасан-паши. Шейхульислам подчинился и составил текст требуемой от него фетвы. Сипахи принудили румелийского и анатолийского кадиаскеров сделать на фетве запись о ее законности, а каймакам Гюзельдже Махмуд-паша, мечтавший о должности великого везира, поспешил передать фетву султану.

Смертельная опасность заставила хорошо осведомленного сердара, который со времени своего назначения по существу лишь номинально являлся великим везиром, будучи занятым военными делами в Венгрии, лихорадочно искать спасения. Забаррикадировавшись в своем столичном доме, Йемишчи Хасан-паша сумел оттянуть время до ночи, помешав явившимся к его дому сипахи осуществить разрешенную высшими улемами государства казнь. Ночью он сумел бежать в резиденцию только что назначенного янычарским агой Ферхада и заручиться поддержкой не только самого аги, но и находившихся при нем высших офицеров янычарского корпуса. Отсюда в султанский дворец было послано письмо, в котором Йемишчи Хасан-паша предупреждал об опасности возникновения янычарского бунта в случае его казни. В том же письме содержались обвинения по адресу шейхульислама, который, по утверждению Хасан-паши, оказывал поддержку анатолийским бунтовщикам и через своего племянника получил от мятежника Кара Языджи 30 тыс. курушей, чтобы добиться смещения с поста командующего правительственными войсками Мехмед-паши, успешно действовавшего против восставших.

Вскоре в резиденции янычарского аги был зачитан ответ, поступивший от султана. Мехмед III писал, что никогда в османской истории янычары не действовали «вероломно, предательски и несогласно» с волей своего верховного правителя и призывал их оказать помощь правительству в расправе с «бунтовщиками» в их рядах, уверяя янычар в своей неизменной к ним милости.

Присутствовавшие в резиденции аги янычары, заслушав текст письма султана, составили ответное послание со своей версией происходящего, которая ничем не отличалась от уже изложенной Хасан-пашой. В этом письме янычары требовали наказать «взяточника» шейхульислама и казнить каймакама Гюзельдже Махмуд-пашу, которого янычары обвинили в подстрекательстве к бунту придворных сипахи. Они потребовали также выдать им всех сипахи, ставших зачинщиками событий.

Совершенно очевидно, что в данном случае две части войска на жалованье — придворные сипахи и янычары — были использованы разными группами дворцовой верхушки, преследующими собственные цели. В данном случае они выступили простыми инструментами этой борьбы, хотя и руководствовались своими собственными симпатиями и антипатиями. Султану, опасавшемуся янычар больше, чем бунтовщиков-сипахи, пришлось уступить. Мехмед III издал указ о высылке из столицы в отдаленные гарнизоны смутьянов-сипахи. Когда этот указ был зачитан перед строем всех сипахи, они дружно заявили, что не выдадут своих товарищей, виновников возмущения. К этому время подоспел указ султана о смещении шейхульислама и передаче его должности анатолийскому кадиаскеру Мустафа-эфенди, который проявил твердость характера и объявил командирам сипахи, что конная гвардия, отказываясь выдать зачинщиков беспорядков, будет наказана. Всем сипахи пригрозили изгнанием из рядов придворного войска. Офицеры были предупреждены о «несоответствии» с должностью, как мы бы сейчас сказали.

Иемишчи Хасан-паша, добившись поддержки нового шейхульислама, начал хлопотать о немедленной высылке прежнего главы улемов из столицы на о. Родос. Гюзельдже Махмуд-паша нашел убежище в ханаке столичного суфийского шейха Рамазана и скрывался здесь до восшествия на престол нового султана — Ахмеда I (1603–1617), который простил бывшего каймакама. Тот даже взял в жены Айше Султан, дочь султана Мурада III — вдову, уже побывавшую замужем за Ибрахим-пашой и Йемишчи Хасан-пашой. Брачный контракт был заключен на сумму в 400 тыс. акче 310.

События 1603 г. показали усилившуюся борьбу за влияние не только среди светской придворной знати, но и в среде высшего духовенства. Любопытно, что победившему с помощью янычар в политической борьбе великому везиру Иемишчи Хасан-паше удалось внушить султану мысль о «подлом желании» бывшего шейхульислама самому занять султанский трон с помощью придворного войска 311. Собственные политические интересы, как представляется, были и у влиятельного неортодоксального мусульманского духовенства, если вспомнить, что сбежавший Гюзельдже Махмуд-паша нашел убежище у суфийского шейха Рамазана.

Мусульманское духовенство в это время было серьезно обеспокоено не утихающим мятежом в Анатолии и неэффективностью действий турецкой армии в Венгрии, считая себя вправе взять на себя роль спасителя османской государственности. Не только бывший шейхульислам Сунуллах-эфенди, но и представители неортодоксального духовенства, шейхи суфийских орденов, пытались вмешиваться в политические дела, обладая при этом огромным духовным влиянием в обществе. Именно суфизм в Османской империи как хранитель многих старых народных верований, через неортодоксальный ислам сумевших встроиться в систему официального ислама, выступал за идею сильного верховного правителя и укрепления центральной власти в громадной Османской империи. Безусловно, султан Мехмед III мало отвечал этим требованиям. Его единственный поход в Венгрию в 1596 г., едва не окончившийся катастрофой, и дальнейшая бесславная война с Габсбургами мало укрепляли авторитет правителя. При этом главное, что занимало умы, был антиправительственный мятеж в Анатолии, который власти никак не удавалось подавить. В этих условиях один из столичных шейхов предпринял попытку смещения Мехмеда III с трона с заменой его старшим сыном султана, шехзаде Махмудом. Многие османские историографы старательно обходят обстоятельства этого эпизода в истории османской династии, лишь кратко упоминая о смерти шехзаде 312. Кятиб Челеби, а за ним Мустафа Наима сообщают, что между шейхом, имя которого не называется, и шехзаде существовала некая переписка. При этом о шейхе говорится, что он «возносил свои молитвы» с пожеланием возведения на престол шехзаде Махмуда. Главе черных евнухов в гареме, кызлар агасы, удалось перехватить одно из писем и передать его султану. Судя по тому, что эта переписка османскими историографами названа «изменой», в письмах шла речь о замене царствующего монарха его старшим сыном. В результате и шехзаде Махмуд, и его мать, и ряд лиц, являвшихся пособниками в передаче писем, были схвачены и казнены. Примечательно, что казненный сын Мехмеда III, которого Кятиб Челеби характеризует как «честолюбивого и храброго» юношу, называется человеком деятельным и способным к решительным действиям. Шехзаде неоднократно просил своего отца, Мехмеда III, отправить его вместе с сердаром против бунтовщиков в Анатолию, обещая восстановить там власть султана 313. Кятиб Челеби пишет, что брат шехзаде Махмуда (неясно, о каком из сыновей Мехмеда III идет речь — об Ахмеде, ставшем вскоре султаном, или о Мустафе — и тот и другой в это время были подростками двенадцати и десяти лет соответственно) не был столь деятельным в этом вопросе 314. Мустафа Наима, широко использовавший в своей работе труд Кятиба Челеби, вносит в данном случае поправку и пишет, что «падишах, [слыша] подобного рода речи, удерживал [сына от военного предводительства]» 315. Во всяком случае, из того, что мы знаем о казненном шехзаде Махмуде, видно, что в глазах многих он отвечал требованиям традиционных тюркских представлений о «сильном» правителе (хане).