Сергей Аверинцев - История Византии. Том II

Филарет — не сенатор и не куриал, он представитель деревенской аристократии. Его отец Георгий был крестьянином (γηπονος), местным старостой (χατα τον τοπον πρωτευων). Судьба его имения чрезвычайно показательна для той эпохи: частично из-за арабских набегов, частично же по иным причинам он потерял свои богатства, а его владения были присвоены соседними «династами» (т. е. такими же, как Филарет, крупными собственниками) и крестьянами; кто захватил землю силой, кто получил по разделу, но вскоре у Филарета не осталось ничего, кроме отцовского дома и участка земли.

Отличаясь по своей структуре и от сенаторского, и от куриальского землевладения предшествующей поры, хозяйство Филарета в одном отношении принадлежало прошлому (и в этом, может быть, заключалась причина его обреченности): оно зиждилось на рабовладельческой основе. Отец Филарета жил трудом рабов, и самому Филарету принадлежали «многочисленные рабы с женщинами и детьми». Впрочем, о характере эксплуатации этих рабов мы можем только гадать: неясно, была ли здесь плантационная форма использования их труда или же они были посажены на землю.

Феофан, известный историк, также был крупным собственником: по свидетельству его биографа, Феофану принадлежали земли в разных местах — на Сигрианской горе, на острове Калоним [41] В. В. Латышев. Житие преп. Феофана Исповедника. — ЗАН, VIII сер., ист. — филол., т. 13, № 4, 1918, стр. 15 и cл. , но, к сожалению, мы не знаем размеров этих владений, хотя вряд ли можно думать, что на крохотном острове и небольшой горе могли разместиться грандиозные поместья.

Не слышим мы ничего и о латифундиях церквей и монастырей — вопреки мнению К. Н. Успенского, произвольно постулировавшего существование экзимированных «монастырей-княжеств» [42] К. Н. Успенский. Очерки по истории Византии. М., 1917, стр. 187. Произвольность этого суждения была показана М. Я. Сюзюмовым («Проблемы иконоборчества в Византии». — «УЗ Свердловского пед. ин-та», 4, 1948, стр. 81 и cл.). . Наиболее детальное представление можно составить о владениях столичного Студийского монастыря [43] См. А. П. Доброклонский. Преп. Феодор, исповедник и игумен студийский. — ЗНУ, 113, 1914, стр. 399–411. Согласно «Житию Феодора», в монастыре насчитывалось до тысячи монахов, однако действительные размеры монастыря и монастырской церкви позволяют считать эту цифру преувеличенной (R. Janin. Le monachisme byzantin au moyen age. — REB, 22, 1964, p. 29 sq.). . Монастырю принадлежали сады, огороды, виноградники, мельницы, мастерские, но повсюду — на полях, в огородах и в виноградниках — трудились сами монахи: сами пахали и убирали урожай, сами выжимали вино и давили масло, сами ловили рыбу.

Византийские монастыри VIII–IX вв. отнюдь не всегда были общежитиями бездельников-монахов, существующих за счет ренты феодально-зависимого крестьянства. Подчас они являлись крупными и мелкими объединениями свободных тружеников, эксплуатируемых монастырской верхушкой. И игумены этих монастырей, как и провинциальные епископы, оказывались прежде всего рачительными хозяевами, погрязшими в заботах о продаже хлеба, о распределении вина, о взвешивании оливкового масла, о торговле шерстью и шелком-сырцом. Пристальный интерес византийских игуменов и епископов к хозяйственным мелочам постоянно вызывал насмешки западного духовенства.

Кроме деревенской верхушки типа Филарета и хозяев средней руки — епископов и игуменов, господствующий класс включал в себя еще по меньшей мере две группировки: светскую и духовную служилую аристократию и провинциальных владетелей. Оба эти понятия условны и должны быть разъяснены.

Светская и духовная служилая аристократия — это общественная категория, жившая в значительной степени за счет жалования и всякого рода выдач в деньгах и натуре, которыми византийское государство наделяло чиновников и духовенство. Эти выдачи могли быть экстраординарными или регулярными — к праздничным дням. Конечно, византийские чиновники и высшее духовенство могли иметь те или иные земельные наделы, но то, что отличало их как общественную группировку, состояло в праве на известную долю государственных налогов. При этом немалая часть этих сумм выдавалась им в качестве монаршей милости, которой в любой момент можно было лишиться; даже византийская церковь не имела твердо установленного источника доходов, подобных, скажем, западной десятине. Отдельные случаи пожалований государственных налогов изредка упоминаются в источниках: самое многообразие их форм свидетельствует о нестабильности и случайности этих льгот.

Так, в 688–689 гг. фессалоникский храм св. Димитрия получил окрестные соляные промыслы, за которые к тому же не должен был платить налоги [44] A. Vasiliev. An Edict of the Emperor Justinian II, Sept. 688.— «Speculum», 18, 1943. . В начале IX в. церковь города Патры была освобождена от обязанности принимать и кормить императорских чиновников и послов, проезжавших через эту местность, — обременительная повинность была переложена на соседние славянские общины, которым предписывалось иметь собственных поваров и стольничих и путем раскладки собирать все необходимое [45] Constantine Porphyrogeni lus. De administrando imperio, vol. I. Budapest, 1949, p. 230. 65–75. . Обычно же церкви и монастыри или просто получали освобождение от уплаты налогов (полное или частичное, временное или постоянное), или вознаграждались какими-то твердо установленными выдачами из казны, или же пользовались правом на известную долю налога, выплачиваемого определенной деревней. Подобные выдачи из казны назывались солемниями.

Если благосостояние этой группировки знати в очень большой степени зависело от монаршей милости, а влияние каждого чиновника определялось близостью его к государю, то положение провинциальных владетелей было совсем иным. С образованием фемной системы в провинции сложился узкий круг лиц, занимавших высшие посты в фемном управлении. Эти посты имели тенденцию превратиться в наследственные: так, известный нам Феофан был сыном стратига фемы Эгейского моря и еще ребенком унаследовал отцовскую должность.

Влияние высшей провинциальной знати зиждилось не столько на ее земельных богатствах, сколько на административных правах и привилегиях, и прежде всего на возможности созывать военные отряды [46] Тheоph., I, p. 386–391. . Стратиги, административные главы огромных округов, располагали настоящими армиями и в начале VIII в. фактически распоряжались судьбой константинопольского престола.

Столь же широкие прерогативы, по-видимому, принадлежали еще в середине IX в. вдове Даниэлис, которая, «словно личной собственностью», распоряжалась немалой частью Пелопоннеса; ее богатства, по словам хрониста, далеко превосходили имущество частных лиц и могли сравниться только с богатствами «тиранов»; дары, привезенные ею византийскому императору, были значительнее подарков соседних царей [47] Theophanes Continuatus, ed. I. Bekker. Bonnae, 1838, p. 318–321. CM. S. Runсiman. The Widow Danielis. — «Etudes dediees a la memoire d'A. Andreades». Athenes, 1940. . Но владения Даниэлис, пожалуй, последнее полунезависимое «княжество» в пределах Византии — и оно перешло по наследству византийскому императору.