Сергей Аверинцев - История Византии. Том I

Судя по выпискам из его труда, Ноннос, как и Петр Патрикий, был вполне лоялен по отношению к правительству Юстиниана, обладал хорошим знанием языка, нравов и обычаев народов Востока и заслужил доверие императора. Он был достаточно образован, наблюдателен и сумел записать все увиденное и узнанное им в его далеких путешествиях.

Выдающимся историком VI в. был почитатель и продолжатель Прокопия — Агафий Миринейский (536/37–582) (Мирины — город в Малой Азии). Свое юридическое образование он начал в Константинополе, куда переехала семья его отца, ритора Мемнония, а продолжал в Александрии. В 554 г. он вернулся в столицу и вскоре стал адвокатом. К этому времени семья Агафия разорилась и ему пришлось самому зарабатывать на жизнь, составляя различные прошения и жалобы своим клиентам. Занятия адвоката сковывали порывы творческой натуры Агафия. Еще в юности он страстно увлекался поэтическим творчеством и создал немало талантливых поэтических произведений в духе анакреонтической поэзии. В зрелом возрасте Агафий приступает к написанию своего исторического труда — «О царствовании Юстиниана».

Это произведение охватывает лишь 7 лет правления Юстиниана, — с 552 по 558 г. Оно является непосредственным продолжением «Истории войн» Прокопия, которого Агафий считает своим недосягаемым образцом и наставником. Ранняя смерть прервала работу Агафия над этим сочинением, и его труд остался незаконченным [66] 'Αγαδιου Σχολαστιχου Μυριναιου 'Ιστοριών. — HGM, II. Lipsiae, 1871, S. 132–392 (далее — Agath., Hist.). Русск. перев.: Агафий. «О царствовании Юстиниана». Перевод, статья и примечания М. В. Левченко. М. — Л., 1953 (далее — М. В. Левченко. Агафий). .

Агафий был человеком двух призваний — поэтом и историком. В своем историческом труде он стремился, по собственным словам, соединить харит с музами. История и поэзия, считает Агафий, — родные сестры, они очень близки друг другу и различаются только ритмом слов. История всегда должна быть наполнена красноречием и поэзией, чтобы и поучать, и услаждать. Вместе с тем историк — не только рассказчик, но и истолкователь событий. Основная цель истории — истина, и описывать происшедшее нужно прежде всего правдиво.

Агафий обрушивается с едкими нападками на тех современных ему историков, которые позорят себя низкой лестью перед живущими правителями и порицанием уже умерших. Эти историки забывают, что их чрезмерные похвалы неприятны даже самим правителям, ибо «явная лесть не будет достаточной опорой их славы» [67] Agath., Hist., praef. .

Сознавая высокий долг историка писать правду и только правду, Агафий относился к созданию исторического труда с исключительной серьезностью, понимал трудность своей задачи и пытался построить фундамент для объективного освещения фактов тщательным подбором источников. В этом отношении он, быть может, был даже более добросовестным ученым, чем Прокопий. В отличие от Прокопия, собиравшего в своих трудах (особенно, конечно, в «Тайной истории») всякие легенды и даже просто сплетни, Агафий очень внимателен к отбору и критической проверке исторических материалов. В своем произведении он использовал много документов, протоколы судебных процессов, рассказы офицеров, послов, купцов, переводчиков; отсюда — жизненность и достоверность его повествования. Ему, например, удалось использовать в своем сочинении ценные персидские хроники [68] Agath., Hist., IV, 30. .

Вместе с тем Агафий значительно менее, чем Прокопий, осведомлен обо всех происходящих событиях. Его положение мелкого адвоката не идет ни в какое сравнение с положением влиятельного чиновника Прокопия, вращающегося в правительственных сферах. Кругозор Агафия несравненно уже, лично он мало что видел и знал, и поэтому-то ему было так необходимо прибегать к помощи друзей при сборе материалов для своего исторического труда.

Сравнивая исторические произведения Агафия и Прокопия, мы должны отдать предпочтение осведомленности и широте знаний Прокопия. но признать вместе с тем большую объективность и серьезность Агафия в подходе к теме. Нельзя согласиться с мнением, будто Агафий — певец любовных песен — был неспособен давать верные оценки историческим фактам, поскольку поэтическое восприятие мира якобы притупляло в нем свободу и остроту исторического взгляда, а фантазия и рефлексия затемняли достоверность рассказа [69] M. В. Левченко. Агафий, стр. 179–180. . Напротив, мало у кого из византийских историков раннего периода можно найти столь продуманные, трезвые и прямо выраженные оценки современных событий, как у Агафия. Историк должен, по его словам, «…полезные деяния восхвалять, а бесполезные порицать, так как, если исторические труды… будут состоять из простого пересказа событий, то они будут не многим лучше тех басен, которые рассказываются в гинекеях во время прядения шерсти» [70] Agath., Hist., I, 7. .

В произведении Агафия встречается много и личных оценок событий, и нравственных и философско-этических рассуждений, и экскурсов естественнонаучного характера, где автор также выражает собственное мнение. Все это говорит о значительной самостоятельности мышления Агафия.

Историческое сочинение Агафия было написано уже после смерти Юстиниана, и историк мог смело и нелицеприятно выражать свое суждение о правлении покойного императора, тем более что при дворе Юстина II критика его предшественника всемерно поощрялась. Тем не менее Агафий старается по мере возможности быть объективным в оценке царствования Юстиниана. Историк воздает должное Юстиниану за его активную внешнюю политику. Агафию весьма импонирует идея восстановления былого величия Римской империи, частично осуществленная Юстинианом. В этой оценке его завоевательной политики у Агафия звучат, с одной стороны, патриотические нотки, свойственные византийской интеллигенции, приверженной к античным традициям; с другой, — в ней можно почувствовать и косвенное порицание Юстину II за его тяжелые внешнеполитические неудачи.

Агафий делит правление Юстиниана на два периода. Первый — счастливое время победоносных войн на Западе, связанных с освобождением Сицилии, древнего Рима и всей Италии от тяжкого ига варваров. Вина Юстиниана состояла не в том, что он вел эти широкие и вполне справедливые завоевания, а в том, что не смог их осуществить до конца и полностью восстановить былое могущество Римской империи. Отсюда и отрицательная оценка второго периода правления Юстиниана, относящегося, по мнению автора, к концу 50-х — 60-м годам VI в. Это — время общего упадка империи, вызванного, по Агафию, тем, что император уже состарился, фактически отошел от руководства государственными делами, перестал контролировать администрацию [71] Ibid. V, 14. . Агафий резко порицает императора за неудачную внутреннюю политику, за грабежи чиновников и в самой Византии, и в завоеванных странах. Однако критика внутренней политики Юстиниана у Агафия отнюдь не столь желчная и острая, как у Прокопия. В ней нет той слепой злобы, той личной ненависти к Юстиниану, которыми проникнута «Тайная история». Большая умеренность критики Агафия, по-видимому, объясняется и другим обстоятельством: Агафий отражал идеологию тех кругов византийской интеллигенции, интересы которых в меньшей степени были ущемлены при Юстиниане, чем интересы сенаторского сословия, рупором которого выступал Прокопий. Интересам византийской интеллигенции, конечно, не отвечали такие мероприятия Юстиниана, как закрытие некоторых центров образованности, например Афинской школы философов [72] Ibid. II, 30. , но вместе с тем она не пострадала, подобно сенаторам, от репрессий и земельных конфискаций. И в то же время ее «римский патриотизм» находил удовлетворение в политической программе восстановления империи, а некоторые реформы Юстиниана, в частности установление прочного жалованья профессорам и риторам, должны были даже весьма импонировать ей.