Сергей Аверинцев - История Византии. Том I

Попытка стабилизации, предпринятая Диоклетианом (284–305) окончилась неудачно: одних только военно-административных реформ было недостаточно для упрочения отживающих общественных порядков.

В обстановке непрекращавшегося соперничества военно-чиновных клик с неослабевающей силой продолжались народные волнения В 314 г. Лициний (308–324) и Константин (306–337) поделили между собой Римскую империю: Константину досталась западная часть, а также Греция, Эпир, Верхняя Мезия и Македония т. е. большая часть Балканского полуострова. Через 10 лет, после его победы при Хрисополе 18 сентября 324 г., в Римской империи установилось единодержавие Константина [359] J. Vоgt. Constantin der Grofie und sein Jahrhundert. Munchen, 1949, F. Dolger. Der Kaiser- und Reichsgedanke Konstantins des Grofien in der Geschichte. — «Schriftenreihe des Internationalen Konstantinsordens von 1953,1». Mannedorf (Zurich). Ordenssekretariat, 1959, 16 S. .

К этому времени ему было около 40 лет. Родным языком Константина был латинский. Исполненный уважения к римскому прошлому, он не стеснялся ломать традиции, если это было нужно для проведения в жизнь его идеалов — установления единства власти и упрочения порядка, заключавшегося в полном экономическом, политическом и идеологическом порабощении народных масс. Император был осторожен в решениях, любил прибегать к демагогическим приемам, умел хитростью привлекать на свою сторону деятелей разных направлений и взглядов. Встречаясь с непредвиденными затруднениями, он иногда приходил в бешеную ярость — тогда его жестокость не знала пределов. Узнав об интригах Лициния, он нарушил клятву и велел его убить; по подозрению в связи со своей молодой женой Константин казнил собственного сына Крисп а, а потом приказал задушить и жену. Он был искренно убежден в правильности христианского учения, но подчинял свои религиозные чувства политике. Крещение он принял только перед смертью и в течение всей жизни не отказывался от права руководства языческими культами.

Вся внутренняя деятельность правительств Константина и его преемника на Востоке — Констанция (337–361) была направлена на то, чтобы стабилизировать общественные отношения, подорванные в смутах III — начала IV в., при помощи установления жесточайшей диктатуры. Но для ее эффективности и устойчивости требовались укрепление политической централизации, последовательная бюрократизация государственного аппарата, введение единообразия в идеологической сфере. Разрешение этой задачи было немыслимо без напряжения всех материальных ресурсов империи.

Прочность и эффективность централизации предполагали, заинтересованность в ней влиятельной прослойки знати, которой бы эта централизация в первую очередь могла принести как материальные, так и политические выгоды. Учитывая это, Константин, а потом и его ближайшие преемники осуществляли политику концентрации имущих элементов знати вокруг новой столицы — Константинополя. Тем самым экономически более развитый Восток превращался в основной центр императорского правительства.

Проводя централизацию и бюрократизацию империи, эти императоры стремились по возможности вытеснить действие местного права и обычаев в городах Востока. Римское право олицетворяло собой политику социального гнета и было заострено против народных выступлений, которые подавлялись путем организации ужасающего террора.

Константин и Констанций последовательно внедряли римское право. Власть на местах изымалась из рук городской знати и переходила к канцеляриям. Функции городской курии из распорядительных превращались в исполнительные, ограничивались сбором налогов и отправлением повинностей.

В империи сложилась весьма напряженная обстановка, при которой любое народное выступление, по какой бы причине оно ни возникало, оказывалось весьма опасным для господствующего класса. Могущество императорской власти не давало развиться народным движениям в грозные восстания; только натиск варваров, обострив внутреннее положение страны, развязывал силы возмущения, но это происходило не столько вследствие сочувствия масс к варварам, сколько вследствие ненависти к правительству. Всякое нашествие варваров вызывало такое напряжение финансовых ресурсов государства, что оно оказалось непосильным для народа. Нередко крестьянство предпочитало уживаться с варварами, нежели находиться под властью чиновников.

Социально-политический протест, как правило, облекался либо в форму волнений религиозного характера, либо — сепаратистских движений и иногда — прямой государственной измены (переход на сторону варваров, персов). В деревне народные волнения направлялись главным образом против налогового обложения. Иногда должники казны становились разбойниками и пиратами; их действия представляли собою угрозу всему рабовладельческому правопорядку. Правительство расправлялось с ними беспощадно; разбойники и их сообщества уничтожались полностью — вместе с женщинами и малолетними детьми.

В IV в. наиболее острой формой социальной борьбы являлась религиозная. Все проявления недовольства существующим строем, все поиски выхода из тяжелых обстоятельств — как реакционные, так и прогрессивные, как реальные, так и утопические — облекались в религиозную форму. В разных районах Римской империи функционировали всевозможные религиозные общества, которые часто являлись по сути дела объединениями врагов римского господства. Чувство, обреченности всего общественного строя породило эсхатологические ожидания, чреватые социальными взрывами. В этих условиях только религия могла установить обязательные для верующих догматы, которые были бы совместимы с существующим общественным порядком. Оформление такой религии было необходимо для смягчения социальных взрывов в период краха рабовладельческого общества. Для придания устойчивости правопорядку, основанному на частной собственности, единство мировоззрения было столь же важно, как и единство норм гражданского права. Упрочение эксплуататорского строя было невозможно без того, чтобы господствующими идеями не стали идеи господствующего класса.

Естественно, что в политике Константина и его преемников религиозный вопрос оказался наиболее тревожным и настоятельно требовавшим разрешения. Церковь должна была сама и при поддержке правительства пресекать проявления всех опасных для господствующего класса настроений народных масс.

С помощью язычества нельзя было осуществить контроль над мировоззрением: язычество не имело устойчивой догматики, канона священных книг, ему была незнакома борьба с ересями. Оно не годилось в качестве мировой религии. Напротив, христианская церковь обладала уже вековым опытом борьбы за «чистоту» вероучения, опытом фанатичного преследования инаковерующих в рядах своих собственных приверженцев; христианство очень легко воспринимало синкретические элементы старинных местных верований, включавшихся в новое единое мировоззрение. Однако к моменту создания ранневизантийского государства христианская догматика еще не была окончательно установлена.